Прошел день, второй, третий...
Федор Исаич молчаливо и медленно запил растопленным снегом последний кусок мяса. Александр стряхнул крошки сухаря в рот. Разговаривать не хотелось. Ослепительно светило солнце. Теперь оно почти не сходило с неба. Шел четвертый день...
Они проснулись одновременно от громкого лая собак и сразу, высунувшись из спальных мешков, почувствовали мороз. Собаки грызлись и прыгали, стараясь согреться. Ослабевшими руками оба свернули и уложили мешки.
Едва успели броситься на нарты, как собаки рванули и понеслись по сверкающей снежной корке. Такой бешеной гонки Александр еще не видал. За семь часов нарты ни разу не остановились, и только снежные блестки летели из - под лап собак...
Даже невозмутимый бригадир Эттылин удивился, узнав, что за такое время они покрыли расстояние чуть ли не в двести километров.
- Где больной? - спросил у него Александр. - Пойдем.
- Доктор, ты поспи, отдохни.
- Нет, пойдем, - повторил Александр и снял с нарт сумку с аптечкой.
Больной сидел в пологе, и седая чукчанка, видимо, мать, впихивала ему в рот мелкие кусочки мяса с галетами. Сломанная рука его была обернута свежеободранной шкурой теленка.
- Свет, - попросил Александр. Где - то достали керосиновую лампу, и чукчанка осторожно поднесла ее к больному. Александр развернул шнуру. Мягко касаясь локтя, он ощупал место перелома - Через несколько минут перевязанная чистым бинтом и зажатая между двумя дощечками рука покоилась на нерпичьей шкуре.
Федор Исаич уехал один. Александр остался в стойбище.
Возвращался он из тундры в конце мая. Когда из - за сопки вынырнула россыпь желтых огоньков, радостно забилось сердце: Александр успел соскучиться по поселку. Многое понял, о многом узнал он за те недели, которые провел в ослепительных снегах, теплых ярангах, среди замкнутых, молчаливых пастухов. Вместе с ними переносил молодой врач все невзгоды кочевой жизни, научился даже бросать чаут в пробегавших оленей... Больного он оставил, когда убедился, что рука срастается правильно.
Ноги почти по колено проваливались в мох, а воздух звенел от бесчисленных туч мошкары. Какими-то путями гнус проникал сквозь накомарник, лез в уши, в глаза, в нос, мешал дышать. Тело обливалось потом, спина сгибалась под тяжестью семидесятикилограммового рюкзака, наполненного медикаментами и продуктами.
Александр то и дело посматривал на своего товарища, зоотехника Толю Смирнова. Пареньку было еще труднее: кроме продуктов, он тащил противооводный опрыскиватель. Александр замечал, как все короче и медленнее становились его шаги. Сам он тоже готов был вот - вот упасть, но упрямо шел все дальше и дальше.
Смирнов, лучше Александра знавший тундру, предложил направиться к морю и идти через мыс Кибера к бухте Нольда. Вскоре они вышли на берег.
Угрюмые голые скалы подступали к самой воде. Внезапно галечная полоса сузилась, а затем уперлась в скалу. Дорога оборвалась. Справа высоко вверх поднимались каменные уступы, слева лежало море. Надо было возвращаться назад, идти в обход. Но это значило потерять половину суток.
- Давай-ка обойдем скалу вброд, - предложил Смирнов. - Чукчи говорили, что здесь неглубоко.
Первым, держа рюкзак над головой, в ледяную воду вошел Анатолий. За ним - Александр. Вода поднималась все выше и выше, затем дно выровнялось, и они медленно брели вдоль берега, расталкивая грудью маленькие льдинки...
Так начался второй поход в тундру, летний.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.