- Спасибо, Митя, - ответил Григорий Иванович. - Не могу, видишь сам, работа. А летом, как и уговорились, кати к нам опять.
- Это конечно. А может, и сам надумаешь, а?
- Я и на этой ноге крепок пока. - Григорий Иванович засмеялся по-доброму и ровно бы в доказательство вдавил со скрипом в снег деревянную ногу. - Видал?... Дмитрий Иванович то выходил из купе в коридор, то возвращался назад, но ощущение хворого какого-то опустошения, которое стал испытывать он, как только сел в обратный поезд, никак не проходило. И что-то смутно похожее на зависть укололо его, когда он вспомнил жарко натопленную комнату брата, Настасью с Клавдией, поющих песню о молодом буденновском бойце, и самого Григория, ухом припавшего к мехам гармони. От прежнего разговора с братом да и от этой вот легкой зависти чувствовал себя Дмитрий Иванович обиженным. «Разве плохого хотел я, когда упрашивал тебя поберечься? - думал он о Григории с досадой. - Брат ведь тебе родной я, а ты вон меня как». Как и три дня назад, неслись опять за вагонным окном глубокие снега, синел лес вдалеке, и блеклое око солнца катилось вслед поезду, не отставало. Дмитрий Иванович сидел за столиком немного ссутулясь, глядел наружу, вслушивался равнодушно в глуховатый перестук колес и думал о том, что завтра будет уже у себя дома. Но облегчения не было и от этого. Напротив, чем дальше поезд уносил его от родных мест, тем глубже Дмитрий Иванович чувствовал себя обездоленным, словно там, у Григория, оставил он что-то такое, без чего жить одному теперь станет и вовсе уж невмоготу...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.