1

На станции Дмитрию Ивановичу повезло: шла попутная подвода до Анина. Возница, шустрый краснолицый старичок в тулупе, пояснил ему, что рейсовый автобус «счах еще вчерась», и неизвестно, когда починят его, и что в санях ехать ничуть не хуже, а даже лучше, потому как на сене много мягче и не воняет бензином. Двенадцать верст он обещал промчать с ветерком, запросил наперед «на маленькую», тут же шмыгнул в сельмаг, а минут через десять явился уже малость навеселе, залез в сани и кинул через плечо:

- На ноги-то овчинку набрось да сеном обложись! Поехали, что ль? Дорога шла между высокими сугробами, хорошо была наезжена, пятнилась конским пометом. Маленькая, под стать вознице, лошаденка бежала споро, раздувая мохнатые бока и пофыркивая. Старичок вроде бы задремал, кругом все молчало, и только лошадиные копыта мерно молотили снег. Лежалось на сене удобно, и Дмитрий Иванович был доволен, что выпал случай проехаться в санях: давно такого не приходилось испытывать. Он выкурил сигарету, укутал получше ноги и стал думать о Григории, родном брате, к которому и ехал теперь из Москвы. С полгода назад Дмитрий Иванович похоронил жену свою Глафиру Артемьевну, заботливую и добрую женщину. Детей им не дано было иметь, и, оставшись совсем одиноким, Дмитрий Иванович с какой-то болезненной остротой почувствовал тягу к родне, чего прежде за собой не знал. С Григорием он не виделся лет двенадцать, и, наверно, оттого, что редко уж очень наезжал к нему и в прежние годы, Дмитрий Иванович испытывал какую-то неловкость, точно покаялся в чем-то и шел теперь на поклон. Из общей семьи разошлись они еще в двадцатом году: Григорий в ту пору уже в Первой Конной воевал (призван был на службу еще в шестнадцатом), а Дмитрий Иванович получил благословение стариков и подался в город попытать счастья. Да так и остался в городе на всю жизнь. А Григорий на другой год с фронта вернулся без ноги и стал жить около родных. Все это время Дмитрий Иванович не терял связи с братом, хотя писал ему редко, ровно бы по обязанности. Еще реже посылал деньжонок, а то и просто одежонку какую поношенную: неважно жил Григорий, хоть и виду старался не подавать. Ближе к сороковым годам жизнь помаленьку налаживаться стала, сыновья пошли работать, а тут - война. Сам-то Григорий не мог уж на фронт идти, а вот Матвея и Александра - всю надежду свою - за победу отдал. Дмитрий Иванович в ту грозовую пору на Урале с заводом трудился. После войны, до самой смерти Глафиры Артемьевны, хорошо жил Дмитрий Иванович, крупные должности занимал по бухгалтерской части, а Григорий всю жизнь возчиком проработал. Дмитрий Иванович вспоминал все это с чувством превосходства над братом, и ему было приятно сознавать, что достиг всего своим умом, без чьей-либо поддержки. Он подумал о письме, полученном на той неделе от брата. Григорий писал о своей «житухе», о хворой жене, о дочери Клавдии, что еще в девках ходит, и о том, что нога под деревяшкой стала опять саднить к ненастью. Заканчивал он так: «Приезжай, Дмитрий. Сходим к старикам на могилу, поклонимся. Да и наши годы круты: мне вот-вот семьдесят и тебе к тому уж. Может, последний раз и свидимся-то. Приезжай, Митя, не гордись. Кровь одна в нас, никуда тут не денешься». Дмитрий Иванович вздохнул и опять закурил, подумав, что курить надо бы все-таки реже - пора и поберечь себя. Мимо все неслись высокие сугробы, мелькали телефонные столбы, синел лес вдалеке, и бледное, размытое око солнца катилось по небу вслед саням, не отставало. Что-то печальное, но свое, русское, родное, только вроде бы полуистершееся в памяти, почудилось Дмитрию Ивановичу во всем этом, и он почувствовал вдруг, как у него сильно, до перхоты засаднило в горле и отяжелело в глазах. Совсем неожиданно вспомнилось ему, как в зиму шестнадцатого года провожал Григория на войну. Было вот так же снежно, и он, Дмитрий Иванович, в ту пору пятнадцатилетний мальчуган, вез с отцом на станцию к месту сборов четверых парней из своего села. Были они здорово выпивши, горланили всю дорогу частушки, а Григорий вовсю, с полупьяной удалью наяривал на гармошке. Дмитрию Ивановичу до сих пор помнилась одна из этих частушек. Пели они ее задиристо, но с затаенной, отчаянной болью: мол, где наша не пропадала! Эх, да неужели это правда, Нас с това-а-рищем убьют? Эх, в глубоку яму закопают Да сверху цементом залью-у-т? Дмитрий Иванович закрыл глаза, и перед ним заметалось далекое, смутное то время, и было страшно думать о том, что промелькнуло с той поры столько лет...

2

Дмитрию Ивановичу пришлось нагнуться, чтобы расцеловаться с братом. Был тот невысок ростом, щупл, подвижен и стариком выглядел только с лица.

- Митя! Родной! - кричал он, отступив и разглядывая Дмитрия Ивановича. И для чего-то все приглаживал совсем седую, по-ребячьи стриженную челку. - Да раздевайся, садись! - И все бегал по комнате, потукивал по крашеным половицам деревянной ногой, похожей на опрокинутую вниз горлом бутылку. Вешал пальто брата, переставлял зачем-то с места на место его вещи. - Приехал, значит? Дмитрий Иванович сел, окинул взглядом светлую, просторную комнату. Тепло, по-родственному засмеялся.

- Приехал! Ну, а ты как тут? Рассказывай.

- Живу, сам видишь как, скромно. - Григорий Иванович, малость сконфузившись, повел взглядом по железной кровати, по самодельному шкафу, по столу с потертой клеенкой. - Да это все пес с ним. А так работаю, жив-здоров.

- Все возчиком?

- Ага, возчиком. Ведь я страсть как люблю коней. Нет, Митя, друга лучше коня. В Конной был у меня Ветерок. Если б ты видал, а? Пуля! Сколько лет грюкнуло с той поры, а забыть не умею. Вот ведь штука. Слышно стало, как о ступеньки обстукивают валенки.

- Мои идут, мать с дочерью. - Григорий Иванович поднял палец, подмигнул: - Сейчас я их удивлю! - И кинулся в прихожую. Дмитрий Иванович троекратно расцеловался с женой брата Настасьей. Она все норовила повернуть его к окну и причитала:

- Плохо видеть я стала. Не обессудь, дай разглядеть-то тебя, Дмитрий Иванович. Больная кругом я вся. Клавдия подала Дмитрию Ивановичу холодную с мороза руку. Улыбнулась чуть смущенно:

- Спасибо, что приехали. - Малиновые щеки ее вспыхнули еще гуще. - Папа часто рассказывал нам о вас. Милости просим.

- Ну, будя, будя, - недовольно сказал Григорий Иванович. - Готовьте лучше на стол. Там и наговоримся. Дмитрий Иванович вынул подарки: брату - отрез на костюм, Настасье - шаль, а Клавдии - синюю шерстяную кофту. Роздал и отчего-то смутился.

- Спасибо, Митя, - сказал Григорий Иванович. - Только зря ты это. Траты большие дюже. Настасья собрала все подарки вместе, обглядела на свету и глубоко, с придыхом охнула:

- Господи, да что ж ты стоишь-то, Дмитрий Иваныч, родной наш?! Присядь хошь. Кланька, ту-баретку-то вытри. - И вдруг заплакала, уткнув лицо в ладони.

- Перестань, мать, - глухо сказал Григорий Иванович и вытянул из кармана кисет. - От горя плачут, от радости плачут. Бабы и есть бабы. - Закурил, выпыхнул клуб дыма и сердито глянул на дочь. - Чего дожидаешь-то? Сказано, обед готовь - значит, пулей!

3

Богатым в этот вечер был стол у Григория Ивановича Сухова. Коньяк, бутылка дорогого вина, всякие пакеты и банки, привезенные братом, бутылка водки, купленная Григорием Ивановичем, и разная домашняя снедь - все это едва умещалось на столе. И настроение было у всех праздничным, только Настасья выглядела озабоченной. Подслеповато щурясь, она все пыталась подсчитать в уме, сколько все это стоило. Выходило много, почти половина мужниного жалованья, и она робела от этого и старалась есть, что подешевле, хотя семейных денег было истрачено пустяк. И еще она глядела на высокого и статного Дмитрия Ивановича, на его белую рубашку с черным галстуком и думала: «Какой видный из себя, будто артист настоящий». Муж рядом с ним казался ей замухрышкой в своем стареньком пиджаке. Помянуты были старики, Глафира Артемьевна, убитые на войне Матвей и Александр. Переговорено о родном селе, о детстве, о прожитом вообще, и Григорий Иванович даже поднял стакан за Конармию.

- Я, Гриша, в жизни немалого достиг, и ты это знаешь, - после некоторого молчания торжественно сказал Дмитрий Иванович, поднося на ложке капусту и боясь капнуть на брюки.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.