- Ты, Митя, везучий, и я это признаю, - согласился Григорий Иванович. - Мне покруче твово на долю выпало. Да уж как кому. Дмитрий Иванович сидел уже без пиджака и без галстука и часто курил.
- И дай бог каждому так, - вздохнула Настасья. - Глядеть на тебя любо, Дмитрий Иваныч.
- Теперь я на хорошей пенсии и, опять же, получил ее не зря.
- Сколько же положили-то? - спросила Настасья.
- Вот бабы! - вскрикнул Григорий Иванович с досадой. - Ох, пытливый народ до чего эти бабы!
- Папа! - вспыхнула Клавдия. - Все время тебя ведь прошу: невежливо так. Не бабы, а женщины.
- Видал?! - Григорий Иванович гордо сверкнул глазами. - Библиотекарша у меня Кланька. Культурная!
- Толку-то, - вставила жена. - Культурой одной не проживешь. Шестьдесят рублей в месяц - вот твоя и культура вся.
- Мама... - тихо сказала Клавдия и нахмурилась.
- А что?
- Молчать! - Григорий Иванович ахнул кулаком по столу, метнул свирепый взгляд на жену.
- Да перестаньте вы, - вмешалась Клавдия. - Постыдились бы хоть. - Она виновато посмотрела на Дмитрия Ивановича, словно просила прощения за отца с матерью. И он видел и понимал, что вспышки такие у них не впервые, должно быть, и что причин к этому немало. Ему стало неловко. Он не знал, куда девать свои руки, и все теребил бахрому белой, расстеленной ради него скатерти.
- Папа, давай-ка лучше нашу, а? - Клавдия положила руки на плечи отцу и заглянула ему в глаза. Григорий Иванович заколебался. Он не знал, понравится ли брату то, о чем говорила дочь. Потом махнул рукой.
- А-а, неси!
- Будет вам, - заворчала Настасья, но подслеповатые глаза ее вспыхнули вдруг, и сама она сразу выпрямилась, насторожилась, точно боевой конь при зове трубы. Клавдия вынула из шкафа старинную гармонь. Мехи были обшарпаны, и лак здорово уже облупился. Григорий Иванович смахнул рукавом пыль, закинул ремень за плечо и закрыл глаза. Но ладов не тронул, словно соображал, что бы такое сыграть, хотя играл всякий раз лишь одну песню. Потом осторожно нащупал тон и вдруг тонко и чисто запел: Там, вдали за рекой, загорались огни, В небе ясном заря догорала, Сотня юных бойцов из буденновских войск На разведку в поля поскакала. Он окончил первый куплет и, не открывая глаз, слегка качнул головой. И Настасья с Клавдией так неожиданно, разом подхватили припев, что Дмитрий Иванович вздрогнул. Они пели в три голоса, и выходило это у них ладно, и было видно, что песню они эту любят и давно знают. Сотня юных бойцов из буденновских войск На разведку в поля поскакала. Григорий Иванович лег ухом на самые мехи. Настасья сидела прямо, торжественно, сунув под мышки руки, а Клавдия стояла, привалясь к шкафу спиной и не спуская с отца глаз. Обе они ровно боялись пропустить тот миг, когда надо будет вступить опять, и будто ждали, когда гармонист опять кивнет им. Но Григорий Иванович, окончив другой куплет, не поднял даже головы. И опять они все вместе подхватили припев. Пели они строго и грустно, с задумчивым упоением, будто выполняли какой-то душевный обряд, и Дмитрию Ивановичу стало не по себе. Слушал он всем нутром их и вроде бы наяву видел то, о чем говорилось в песне, и не знал, петь ему вместе с ними или не петь. Раз было чуть не подтянул, но побоялся помешать и в то же время почувствовал какое-то странное опустошение, словно бы кто-то и в чем-то обделил его. Голоса задумчиво выводили: Ты, конек вороной, передай, дорого-о-ой, Что я честно погиб за рабочи-и-и-х! Григорий Иванович отдал гармонь Клавдии и, тихонько откашлявшись, утер со лба пот.
- Грустная песня, Митя. Душевная. По мне, у каждого должна быть песня своя, особенная.
- Хороша, - сказал Дмитрий Иванович.
- С ней вроде бы и жить легче, с песней-то. Я вот качу на своей телеге, продукты со склада в магазин везу или еще что, и пою. Про себя, конечно, но для души-то как будто и вслух получается.... Дмитрию Ивановичу постелили на диване, а Клавдия ушла ночевать к подруге.
- Идет жизнь, Митя, - вздохнул из темноты Григорий Иванович. - Торопит, только поспевай за ней. - И затих. За окном было бело от снега, от высокой луны. «Да, жизнь идет, - подумал Дмитрий Иванович. - Что ж, так было всегда и так будет. Я честно прожил ее. Неплохо».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Октябрь глазами человечества