- Пугать можно кого угодно. Пугать нельзя художника, потому что он сам столько раз себя пугал силой своего воображения, что больше ему, вообще-то говоря, бояться нечего.
- Писатель, знаете, я не верю, что вы нам откажете.
- Тромб, милый, давайте с вами рассуждать логично: ну, приду я к этому парню. Что я ему скажу? Меня тут каждая собака знает, он позвонит в гестапо, и завтра же мне станет очень больно у них в камере.
- Зачем же так пессимистично? Не надо так. Мы вам предлагаем иной план...
- Кто это «мы»?
- Мы - это антифашисты.
- Ну, давайте, антифашисты. Послушаем ваш план. Для записных книжек.
- План прост. Вы ведь, я помню, говорили отцу, что находились в Гамбурге во время восстания двадцать второго года.
- Имейте в виду. Тромб, что я был против папаши этого самого эсэсовца. Я стоял за Веймарскую республику. Я тогда очень не любил коммунистов. Я вообще не люблю коммунистов.
- Не будем уходить в дебаты. Вы являетесь к этому типу, вернее даже, ненароком встречаете его у подъезда его дома - мы вам в этом поможем - и останавливаете его, задав только один вопрос: не Либо ли его фамилия? Вы, конечно, будете в форме. От того, что он вам ответит, будет зависеть все дальнейшее.
- Он мне ответит, чтобы я убирался к чертовой матери.
- Вы майор, а он лейтенант. Он никогда так не ответит.
- Ну, допустим... Дальше? Я готов слушать вас дальше, чтобы более мотивированно объяснить вам мой отказ.
- Следовательно, он не пошлет вас к черту. Он спросит, кто вы. Вы представитесь ему. Вас, фронтового корреспондента, героя Испании, Абиссинии и Египта, знают в армии. Он начнет говорить с вами. Обязательно начнет с вами говорить. А вы его спросите только об одном: не помнит ли он своего, безмерно на него похожего отца, одного из руководителей гамбургского восстания, видного немецкого коммуниста. Вы сами увидите его реакцию на ваши слова. Мы все дальнейшее берем на себя. Понимаете? Для вас оправдание: вы хотели дать в газету материал о том, как сын врага стал героем воины, - мальчик ходит с орденами, ему это импонирует. Вы не обязаны знать их тайн, вы пишущий человек, вы не вызовете никаких подозрений. Пусть корреспонденцию снимает военная цензура - вас это не касается. Все дальнейшее у Вихря было продумано абсолютно точно: за домом Либо устанавливается слежка. Телефона у него в квартире нет - он живет в пяти минутах от казармы. Куда он пойдет и пойдет ли вообще после разговора с Траубом - это первое, что обязано было дать наблюдение за его домом. Если он целый день никуда не будет выходить, тогда следует приступать ко второй стадии операции, которую Вихрь брал на себя. Если же он пойдет в гестапо, Тромпчинский предупреждает Трауба. А сам меняет квартиру. Если же он пойдет к себе в штаб, тогда вопрос останется открытым. Тогда потребуется еще одна встреча писателя с Либо, тогда потребуется, чтобы Трауб срочно написал о нем восторженный материал и постарался напечатать в своей газете.
- По-моему, из этой затеи ничего не выйдет, - сказал Трауб. - Хотя то, что вы мне рассказали, довольно занятно. На будущее это может пригодиться. Ну-ка, еще раз - с карандашиком - изложите мне ваш план. И подробней остановитесь на том, чем это мне может грозить. Последнее не от страха, а из любопытства и разумной предосторожности - куда-то надо спрятать дневники.
- Ну, это рано...
- Я не знаю, что такое рано. Я знаю только, что такое поздно. И потом один слабый пункт в вашей программе: я в глаза не видел этого самого папашу Либо. Какой он? Вы его фото имеете?
- Фото у нас есть.
- А вдруг они мне покажут с десяток фото и спросят: ну, какой из этих всех папа Либо? Что я отвечу?
- Вы убеждены, что у них остались эти фото?
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.