Всадники ниоткуда

- Вижу, - Зернов оглядел нашу злосчастную «Харьковчанку». - А крепкая оказалась штучка. Только помяло чуть - чуть. Кто же вас вытащил? Я пожал плечами. Зернов усмехнулся.

- Вулканов здесь нет. Никаким давлением снизу вас выбросить не могло. Значит, кто - то вмешался.

- Ничего не знаю, - сказал я. - Очнулся я уже здесь, на плато.

- Борис Аркадьевич! - вдруг закричал Толька. - А машина - то одна. Значит, другая просто ушла. Я же говорил: снегоход или трактор. Зацепили стальными канатами и ать, два - дубинушка, ухнем!

- Вытащили и ушли? - усомнился Зернов. - И Анохина с собой не взяли и помощи не оказали? Странно, очень странно.

- Может, не смогли привести его в чувство? Или решили, что он умер? А может, еще вернутся, наверно, у них стоянка где - нибудь поблизости. Мне надоели эти фантазии Дьячука.

- Помолчи, провидец! - поморщился я. - Тут десять тракторов ничего бы не сделали. И канатов не было. А второй снегоход не ушел, а исчез.

- Значит, все - таки был второй снегоход? - спросил Зернов.

- Был.

- Что значит исчез? Погиб?

- В известной степени. В двух словах не расскажешь. Это был двойник нашей «Харьковчанки». Не серийная копия, а двойник. Фантом. Привидение. Но привидение реальное, вещественное. Зернов слушал внимательно и заинтересованно, не говоря ни слова. Ничто в глазах его не кричало мне: псих, сумасшедший, тебя лечить надо! Зато Дьячук наверняка в мыслях не скупился на соответствующие эпитеты, а вслух сказал:

- Ты вроде Вано. Обоим чудеса мерещатся. Прибежал, понимаешь, и кричит: «Там две машины и два Анохина!» И зубами стучит.

- Ты бы на четвереньках пополз от таких чудес, - оборвал его я. - Никому ничего не мерещилось. Были две «Харьковчанки» и два Анохина. Толька пошевелил губами и, ничего не сказав, посмотрел на Зернова, но тот почему - то отвел глаза. И вместо ответа, кивком головы указывая на дверь позади меня, спросил:

- Там все цело?

- Кажется, все, хотя специально не проверял, - ответил я.

- Тогда позавтракаем. Не возражаете? Мы с тех пор так ничего и не ели. Я понял психологический маневр Зернова: успокоить меня, чем - то непонятно взволнованного, и создать соответствующую обстановку для разговора. За столом, где мы с аппетитом уничтожали прескверный Толькин омлет, глава экспедиции первым рассказал о том, что произошло непосредственно после катастрофы на плато. Когда снегоход провалился в трещину, пробив предательскую корочку смерзшегося снега, и застрял сравнительно неглубоко, зажатый уступами ледяного ущелья, то, несмотря на силу удара, пострадало лишь наружное стекло иллюминатора. В кабине даже не погас свет. Без сознания лежали только я и Дьячук. Зернов и Чохели удержались на своих местах, счастливо отделавшись несколькими царапинами, и прежде всего попытались привести в чувство меня и Тольну. Дьячук сразу пришел в себя, только голова кружилась и ноги были как ватные. «Сотрясеньице небольшое, - сказал он, - пройдет. Поглядим - ка лучше, что с Анохиным». Он уже входил в роль медика. Его подтащили ко мне, и все трое принялись приводить меня в чувство. Но ни нашатырный спирт, ни искусственное дыхание не помогали. «По - моему, у него шок», - сказал Толька. Вано, уже успевший через верхний люк пробраться на крышу снегохода, сообщил, что из щели можно благополучно выбраться. Однако предложение вынести меня из кабины Толька отверг: «Сейчас его надо оберегать от охлаждения. По - моему, шок переходит в сон, а сон создаст охранительное торможение». Тут Толька чуть снова не свалился без чувств, и эвакуацию экипажа решили начать с него, а меня пока оставить в кабине. Взяли лыжи, санки, палатку, переносную печь и брикеты для топки, фонари и часть продуктов. Хотя снегоход застрял прочно и опасности дальнейшего его падения не было, все же оставаться над пропастью не хотелось. Зернов запомнил выемку в ледяной стене, похожую на естественный грот, неподалеку от места аварии. Туда и задумали перебросить сначала Тольку, поставить там палатку, печку и вернуться за мной. Буквально за полчаса добрались до грота. Зернов вместе с окончательно оправившимся Толькой остался крепить палатку, а Вано с пустыми санками вернулся за мной. Тут и произошло то, что они сочли у него временным помутнением разума. Не прошло и часу, как он прибежал назад с безумными глазами в состоянии странной лихорадочной возбужденности. Снегоход, по его словам, оказался не в щели, а на ледяном поле, при этом рядом с ним стоял точно такой же с одинаково раздавленным передним стеклом. И в каждой из двух кабин он нашел меня, лежавшего на полу без сознания. Тут он взвыл от ужаса, решив, что сошел с ума, и побежал назад, а вернувшись, выпил с ходу полный стакан спирта и категорически отказался идти за мной еще раз. Тогда пошли Зернов и Толька. В ответ я рассказал им свою историю. Слушали они меня доверчиво и жадно, как дети сказку, ни одной скептической ухмылочки не промелькнуло на лицах, только Дьячук то и дело нетерпеливо подскакивал, бормоча: «... Дальше, дальше...» - а глаза у обоих блестели так, что им самим, пожалуй, следовало повторить опыт Вано со стаканом спирта. Но, когда я кончил, оба долго - долго молчали, предпочитая, видимо, услышать объяснение от меня. Но я тоже молчал.

- Не сердись, Юрка, - проговорил наконец Дьячук и начал мямлить: - Дневники Скотта читал или еще что - то такое, не помню. В общем, самогипноз. Снеговые галлюцинации. Белые сны.

- И у Вано? - спросил Зернов.

- Конечно. Я, как медик...

- Медик вы липовый, - перебил Зернов, - так что не будем. Слишком много неизвестных, чтобы так, с кондачка, решить уравнение. Начнем с первого. Кто вытащил снегоход? Из шестиметровой глубины, да еще зажатый в такие тиски, каких на заводе не сделаешь? А весит он, между прочим, тридцать пять тонн. А с помощью чего вытащили? Канатами? Чушь! Стальные канаты обязательно оставили бы следы на кузове. А где они, эти следы? Он молча встал и прошел к себе в рубку штурмана.