Всадники ниоткуда

- Родная сестра, - сказал он мрачно.

- Как видишь. Я и она родились раньше.

- Ты только очнулся раньше, - нахмурился он, - а кто из нас настоящий, еще неизвестно. Мне - то, впрочем, известно. «А вдруг он прав? - подумал я. - Вдруг двойник и фантом совсем не он, а я? И кто это, черт побери, может определить, если и ногти у нас одинаково обломаны и школьные друзья одни и те же? Даже мысли дублируются, даже чувства, если внешние раздражители одинаковы». Мы смотрели друг на друга, как в зеркало. И может нее такое случиться!

- Знаешь, о чем я сейчас думаю? - вдруг проговорил он.

- Знаю, - сказал я. - Пойдем, посмотрим. Я знал, о чем он подумал, потому что об этом подумал я сам. Если на льду оказались две «Харьковчанки» и неизвестно, какая из них провалилась в трещину, то почему иллюминатор разбит у обеих? А если провалились обе, то как они выбрались? Не разговаривая, мы побежали к пролому в фирновой норке. Легли плашмя, подтянувшись к самому краю ледяной щели, и сразу все поняли. Провалился один снегоход, потому что был след падения только одной машины. Она застряла метрах в трех от края ледяной трещины между ее суживающимися стенками. Мы увидели и ступени во льду, должно быть, вырубленные Вано или Зерновым, смотря кто первым сумел выбраться на поверхность. Значит, вторая «Харьковчанка» появилась уже после падения первой. Но кто же тогда вытащил первую? Ведь сама она из трещины выбраться не могла. Я еще раз заглянул в пропасть. Она чернела, углубляясь, зловещая и бездонная. Я подобрал кусок льда, отколовшийся от края трещины, вероятно, отбитый кайлом, которым вырубали ступени, и швырнул его вниз. Он тотчас же исчез из поля зрения, но звука падения его я не услышал. Мелькнула мысль: а не столкнуть ли туда и навязанного мне оборотня? Подскочить, схватить за ноги...

- Не воображай, что тебе это удастся, - сказал он. Я растерялся сначала, потом сообразил.

- Сам об этом подумал?

- Конечно.

- Что ж, сразимся. Ведь кто - то из нас должен исчезнуть. Мы стояли друг против друга, злые, взбыченные, отбрасывая на снег одинаковые тени. И вдруг обоим стало смешно.

- Фарс, - сказал я. - Вернемся в Москву - будут нас показывать где - нибудь в цирке. Два Анохин два.

- Почему в цирке? В Академии наук. Новый феномен, вроде розовых облаков.

- Ты ведь уверен, что их не существует в природе.

- Как и ты. Я Взглянул на небо и обомлел. Он тоже поднял голову и, как и я, застыл с разинутым ртом. В тусклой синеве неба показалось розовое облако. Одно - единственное, без соседей и спутников, как винное пятно на скатерти. Оно подплывало медленно - медленно и очень низко, гораздо ниже грозовых туч, и совсем не походило на облако. Я бы не сравнил его с дирижаблем. Больше всего оно напоминало кусок раскатанного на столе темно - розового теста или запущенный в небо большой малиновый змей. И, странно подрагивая, словно пульсируя, шло наискось к земле, как живое.

- Медуза, - сказал мой «дубль», повторяя мою же мысль, - живая розовая медуза. Только без щупалец.

- Не повторяй моих глупостей. Это - вещество, а не существо.

- Ты думаешь?

- Как и ты. Посмотри получше.

- А почему оно вздрагивает?

- Клубится. Это же газ или водяные пары. Или не водяные. А может быть... пыль, - прибавил я неуверенно. Малиновый змей остановился прямо над нами и начал снижаться. От нас его отделяло метров пятьсот, не больше. Дрожащие края его загибались вниз и темнели. Змей превращался в колокол.

- Дуб маврийский! - воскликнул я, вспомнив о кинокамере. - Снимать же надо! И бросился к своей «Харьковчанне». Проверить, работает ли аппарат и в порядке ли кассета с цветной пленкой, было делом одной минуты. Я начал снимать прямо из открытой двери, потом, спрыгнув на лед и обежав снегоходы, нашел другой пункт для съемки. И тут только заметил, что мой «альтер эго» стоит без камеры и растерянно наблюдает за моей суетней.