Учиться приходилось даже в карцере, где и «лектор» и «слушатели» сидели в кандалах.

В карцер я попал так. Однажды на пороге камеры появился надзиратель.

- Эй, новенький! Как тебя там, Козлов, что ли? В карцер!

- За что? - удивился я.

- Стоял у окна.

- Я не был у окна.

- Не был, так будешь. Все едино. Я не двигался. Надзиратель заорал:

- Выходи, говорят тебе! Хочешь вместо одной две недели отсидеть?

Карцер представлял собой небольшое подвальное помещение с низким каменным потолком. Несмотря на весенний месяц, стоял жуткий холод: помещение не отапливалось. С осклизлых стен на асфальтированный, липкий от грязи пол капельками отекала вода, образуя лужицы.

В наш «склеп» не проникал дневной свет, не было и вентиляции. Чтобы не задохнуться, товарищи прижимались к задней стенке, а у самой двери три человека опускались на колени и, положив голову на пол, дышали «свежим» воздухом у дверной щели. Так по очереди мы «подкреплялись кислородом».

Но и здесь учеба продолжалась. Правда, «занятия» шли без всякой системы. Беседы возникали стихийно, по всякому поводу. Как - то в пылу спора кто - то простонал:

- Братцы, пустите к двери! Задыхаюсь!

В темноте послышался звук падающего тела. Упавшего без сознания товарища подтащили к двери и положили лицом к щели. Когда он пришел в себя, кто - то начал объяснять, почему человек теряет сознание. «Лектор» с увлечением рассказывал об устройстве человеческого организма. Другой начал рассказывать об эволюции человека, а потом перешел к зарождению жизни на земле.

Последняя тема меня захватила. Об учении Дарвина я кое - что слышал и раньше, но в общем - то мои познания кончались тем, что нашими предками являлись животные, близкие к обезьянам. Между тем «лектор» говорил о более сложных вещах. Я так заслушался, что позабыл о своей очереди дышать под дверью: очень было интересно.

«Перерыва» между «уроками» не было. Кто - то в карцере начал заниматься немецким языком. Викентий Семенович Мицкевич (один из виднейших литовских революционеров), которого тоже упрятали в карцер, не выдержал безобразного произношения и стал вполголоса поправлять. Незаметно он увлекся и уже в полный голос объяснял грамматические правила.

Незаметно и я втянулся в урок, начал спрашивать, что непонятно. С этого момента я почти не отходил от Викентия Семеновича, засыпал его вопросами: как правильно звучит то или иное слово, как построить фразу, как выразить такую - то мысль? Моя напористость, видимо, нравилась Мицкевичу. Он отвечал охотно, пространно, приводил примеры. Эти уроки впоследствии очень мне пригодились.

На четвертый или пятый день пребывания в карцере я почувствовал себя очень плохо - дышать было трудно, одолевала сонливость, в висках стучало. Вдруг сквозь дрему слышу:

- «... Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами землю, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная богом!... Русь, куда ж несешься ты, дай ответ? Не дает ответа...»

Я с удивлением прислушался. Мне казалось, что я грежу наяву. Встряхнувшись, шепотом спросил Мицкевича:

- Декламирует, что ли?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.