В дни XIII съезда ВЛКСМ довелось мне повстречать в Кремле одного задорного паренька - фрезеровщика с ленинградского завода. Готовя к печати его речь, только что произнесенную на съезде, я с любопытством поглядывал на ладного юношу, принаряженного в модный костюм. Оратор с вежливым скептицизмом внимательно вычитывал правленую стенограмму. Остерегаясь редакторской отсебятины, он то и дело вытаскивал скомканный черновичок и, иронически посматривая на меня, подолгу сличал оба текста. В сомнительных случаях, деликатно кашлянув, он возвращался к прочитанной странице, и тогда мы вместе отыскивали лучшую формулировку.

Дойдя до последнего абзаца, посланец молодежного Ленинграда наново и не спеша перечитал речь, вытащил авторучку и в раздумье завертел ее между пальцами. Я демонстративно молчал, пока он наконец не подписался, тщательно выводя одну за одной все буквочки.

Расстались, впрочем, мы по - приятельски. Торопясь в зал заседаний, где под сводами бушевала овация: ждали появления Никиты Сергеевича Хрущева, - паренек на ходу успел обернуться. Он повеселел, и его озорная улыбка явно адресовалась моим и, увы, давнишним сединам.

Вторично этого паренька я увидел в Георгиевском зале. Он чинно шествовал во главе колоритной группы делегатов, где рядом со школьницей из Ставрополья вразвалочку шли молодые моряки легендарной Балтики.

Не с туристским верхоглядством, а пытливо, обстоятельно знакомились участники съезда с молодежными подарками, присланными со всех концов Родины и из многих стран мира. С синеньким блокнотиком и той же ручкой ленинградец стоял у диковинной модели корабля, управляемого по радио.

Через день в «Комсомолке» его фамилия значилась в составе ЦК ВЛКСМ. Вновь припомнился и он сам, и его старательные буквочки из авторской подписи на стенограмме, и почему - то ручка, именно она, «серийно - стандартная», явно ничем не знаменитая. Я невольно подумал: «Да ведь ручка у ленинградского делегата символична. Разве не от нее тянется незримая чудесная нить к классическому огрызку карандаша, который лет сорок назад увековечивал имена храбрецов, геройски громивших Колчака, и подсчитывал погонные сажени дров, заготовленные на субботниках?»

1. «Символ»

Весной девятнадцатого года один из таких карандашных огрызочков выпал и на мою долю.

Собрание рабочих паровозного депо, где я работал, подходило к концу. Мы с закадычным дружком Головановым, подручным слесаря, уже пробирались к выходу, когда прозвучала странно знакомая, оказывается, моя фамилия, провозглашенная слесарем Никонычем - секретарем партийной ячейки нашего вагонного цеха № 2.

Минута, другая, и меня под руки волокут к президиуму, взгромоздившемуся на доски, перекинутые через торчком стоящие керосиновые бочки. А лукавый Никоныч аплодирует, не жалея ладош. Он больше всех доволен единодушным исходом голосования.

- Значит, так, Михаила, - сияет партсекретарь, с иронической торжественностью вручая мне обломок конторского карандаша и грозно размахивая замызганным брезентовым портфелем, традиционным символом своего высокого общественного положения, торжественно говорит: - Не посрами. Отныне ты главный комиссар над всей молодежью. Ее комсомольский организатор. Чувствуешь? От Свияжска аж до самых Вятских Полян...

Никоныч взмахивает своим «символом», нечаянно задевает пушистые усы начальника депо добродушного Осипова.

По собранию прокатывается смешок. А Осипов, на лету ухватив портфельчик за самый краешек, лукаво потрясает им над столом и при всеобщем оживлении извлекает из портфельчика смятую ученическую тетрадку, два гаечных ключа и кусок хлеба. Затем, перегнувшись через председательский стол, ни слова не говоря, передает портфельчик мне.

Держа в одной руке этот «символ», а в другой - карандашный огрызок, пробирался я к нашей прокопченной дежурке осмотрщиков вагонов. Из раздумья меня вывела проводница тетя Маша.

- Никак, закомиссарился, Михаила? Не успели возвеличить, а уж голосу человеческого не слышишь, - обиженно выпалила она, тяжело дыша и утирая вспотевший лоб. - От поворотного круга кличу тебя, злодея, а он, как влюбленный, не видит и не слышит... Тебя сам Иван Семеныч ждет. Топай прямехонько к нему в вагон восемь. На десятом больничном стоим.

- В крушение попали?

- Господь миловал. Вчера под Кукмором бандиты два окна прострелили, да нам с Семенычем не привыкать. Как на фронте. А намеднись так...

Спохватившись, тетя Маша опять напустилась на меня:

- Ну, чего застыл, молодица у водицы?

Вагон № 8, квартиру на колесах председателя железнодорожного военно - революционного комитета Ивана Семеновича Капралова, звала вся магистраль. Стоя через несколько минут перед «самим», я с опаской поглядывал на этого железного человека, участника трех революций, действовавшего на посту председателя ВРК столь же решительно и смело, как действовал в будке курьерского локомотива, будучи машинистом.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.