- У меня мать умерла... три года назад. И вот с тех пор...
И просто, просто, будто сменщику Петьке, парень рассказывает о своем горе:
- Отец и раньше - то меня не миловал, а тут женился на молодой, вовсе озверел. Чуть что, наорет, есть не даст, а то и... в зубы. Мне бы сдачи ему, да не могу: отец ведь. А тут как - то прямо говорит: «Мешаешь. Комната одна, жена молодая, ты как бельмо на глазу». И она тоже. Косится, не разговаривает. Бросил я все это и ушел. Пять ночей у Петьки ночевал. Больше - то неудобно. Потом и на сеновале и где придется. Общежитие попросить стыдно: отец ведь есть, дом вроде бы есть. Другой раз сяду в дежурный трамвай и катаюсь всю ночь, если кондукторша добрая попадет...
Выходит парень из кабинета, и Варька видит, какое хорошее, открытое у него лицо. Выходит не торопясь, улыбается Варьке:
- Здесь работаете?
- Здесь.
- А - а - а...
И в этом «а - а - а» звучит уважение.
- Кем?
- Завучетом. А это, - Варька кивает на машинку, - так, между делом. Некому больше...
Погудин продолжает смотреть на Варьку, но думает уже не о ней. Словно лед растаял в его груди. Словно всю тяжесть последних лет, с которой переступил час назад порог райкома, сбросил с себя в комнате секретаря и вышел оттуда не прежний, одинокий, издерганный, никому не нужный человек, а другой - тот Петя Погудин, который пришел однажды домой с выпускного вечера, подал матери аттестат с отличием, полученный за окончание школы ФЗО, и всю ночь до зыбкого, синего рассвета мечтал с ней о хорошей жизни и большой работе.
Сейчас, на бюро, ему впервые за последние годы поверили, пообещали помочь с общежитием, не утвердили решение первичной организации об исключении. Но Петру кажется, что произошло все это случайно. Почему - то он не нагрубил, как раньше, почему - то открыл душу... Может быть, потому, что строгие члены бюро показались на этот раз простыми ребятами. А ведь, если говорить честно, он уже махнул на себя рукой и на исключение из комсомола смотрел как на неизбежность.
... Вечереет. Бюро закончилось, и все разошлись. Только Глухов сидит у себя, пишет статью в районную газету, да Варька стрекочет на машинке, торопится закончить списки выделенных на областную спартакиаду от Ключевского района. Завтра они едут, и Юрий Трофимович Климов, руководитель делегации, очень просил поторопиться. Варька перепечатывает старый список, испещренный «птичками», черточками, пометками. Некоторые фамилии вписаны от руки, позже. Работа идет быстро, и вдруг Варька натыкается на красный карандашный росчерк. Жирный, резкий, он решительно выбрасывает из списка фамилию перворазрядника Быкова. Варькины брови подпрыгивают до самых кудряшек и, круто изогнувшись, замирают.
- Почему вычеркнуто? - кричит она в комнату секретаря и, вскочив с места, бежит к нему.
- Исключается из команды, - холодно отвечает Глухов.
- Как?!
- А вот так. За драку.
- Это из - за Шамова? - еще больше недоумевает Варька. - Саша! Так ведь Шамов - хулиган. Его давно пора осадить. И потом, он же девушку оскорбил, Галю Рогову...
- Кого бы ни оскорбил, - раздражается Глухов, - а выбрасывать его из клуба за шиворот Быков не имел права. Можно было милицию вызвать... Варвара Павловна!
- Да ведь Быков любит Галю Рогову! - вырывается у Варьки чужая тайна.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.