- Угу...
- Жду, значит. Приезжает она. Обрадовалась.
- Здорово?
- Чего?
- Обрадовалась...
- Да как сказать... - Сережка задумчиво почесал свои рыжие вихры. - По - моему, подходяще обрадовалась. «Вот, - говорит, - хорошо, что вы здесь появились, что у вас время есть. Вы и побудете пока на станции, а мне необходимо на месяц отлучиться в Томьусинский район, там в одной геологической партии радист заболел». Одним словом, я в самый раз на прииск угодил, потому как в отсутствие Натальи Петровны ей из Москвы доставят ребеночка;.
Я поперхнулся, но все же опять сказал свое:
- Угу...
А Сережка пояснил:
- Ребеночек - это девочка, два с половиной годочка. Заболел, видишь ли, брат у Натальи Петровны, инвалид Отечественной войны, а мамаши тоже нет, воспитывать, чтобы из близких, тоже никого, вот ребеночка и привезут сюда, на прииск.
- Ты что же, нянчить ребеночка будешь?
- Почему? Я должен организовать встречу, а остальное, как говорится, обеспечат приисковые женщины, детский сад. Меня и так уже каждый день осаждают вопросами: «Не приехала;? Не привезли?» Сам, говорю, жду не дождуся, сам все глаза проглядел.
«Ох, и врать ты!...» - подумалось мне, но вслух я и словом не обмолвился.
Голубой летней чередой метнулись дни посреди сизых гор. Была рядом с первоначальным лагерем геологов чистая падь с двумя искрометными водопадами. Мы, первые рабочие нового рудника, назвали эту глубокую, ясную падь Серебряной. Обживая место, срубили три пятистенных домика, привезли кое - какую мебель, а которой недоставало - сами сработали. И уже потом, вернувшись из горнорудного управления с официальным назначением на должность начальника строительного участка, я в неурочное время поставил еще один невысокий пятистенник. Сам строгал пословицы, наличники, пригонял в пазы двери, сам примостил на конек резного деревянного петушка. После того как прибыл первый транспорт взрывчатки, в торжественной обстановке заложили первую штольню; по этому поводу разукрасили свежерубленные домики кедровой хвоей, летними цветами; даже речи произносили и медовухой с соседней шорской пасеки побаловались.
А как только наступило время ранних вечерних сумерек, я вышел на ближнюю горку, как обычно, сел на облюбованный пенек и прислушался. Где - то далеко - далеко и будто во Мне, не переставая, звенел знакомый девичий голос. О чем он звенел в эту вечернюю рань, о чем говорил этот голос? Вот и по утрам тоже - выйдешь на горку, повернешься лицом к востоку и слышишь тот же голос, то близкий, то далекий, будто ветром колеблемый.
А как - то вечером, недели через полторы после закладки штольни, из «гнилого угла» - с северо - востока - подул резкий ветер, и наладился дождь, да нудный, длинный. Поздно ночью прибежал ко мне дежурный по штольне и запальчиво выкрикнул:
- Владимир Николаевич, река - то взбесилась, к самому поселку накатывает!
Мы молча рванулись в ночь, в непрерывную водяную крутень. Первым делом нужно было спасать лес в маленькой запани. Но там уже молча работал десяток горняков. Попробовал причал на двух сплотках - держался крепко. Я метнулся к устью штольни, но вода не могла добраться сюда, как бы высоко ни поднялась. Пряча лицо от дождя, тронулся было обратно и тут же остановился. Вначале слабо, чуть слышно, потом явственней, над рекой, из глубокой темени долетел прерывистый крик: «О - о - для - а - а!...» Послушал, послушал, плюнул со злости: откуда же было взяться в такую ночь знакомому голосу?
К утру небесные хляби иссякли. Поднялось умытое утро. Для небольшой геодезической съемки я вышел на Железную гору. Далеко внизу, словно вдогонку за секундами, торопливо стучал движок компрессора, но на горе казалось совсем тихо, даже пичужки между собой не разговаривали. По правому склону разбежались березки в дымчато - зеленых платьицах, а по левому на самую вершину тяжело поднималась дремучая рать кедровника и, словно забывшись, останавливалась у крутого каменистого обрыва. Где - то, вон за теми и еще за теми синими, розоватыми горами, в неоглядных таежных дебрях шелковой ниточкой вьется голубой дымок от костра. Рядом выцветший полог брезентовой палатки, невысокая радиомачта, передатчик, черные раковины наушников на девичьей голове, тонкие пальцы чуть приметно вздрагивают на рукоятке ключа. А голоса девушки больше не слышно, даже если глаза закроешь, если один, как вот сейчас.
- Ты что, не выспался или горе какое? По. чему глава зажмурил?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.