- Давай лучше посидим, - механически произнес Потапов, глядя на еще трепетавший занавес.

Лена осталась. Она молчала, понимая, что Николай сейчас погружен в мысли, очень далекие от этого зала.

Окаемов впервые смотрел спектакль в театре, где работал. Оперу он никогда не любил, ему просто хотелось попозже приехать в общежитие. Билетерша посадила его на свободное место в боковой ложе.

- Отсюда очень хорошо видно, - сказала она. - «Евгений Онегин» - наш лучший спектакль, и сегодня поет Соколов. Вам повезло, получите большое удовольствие...

Но никакого удовольствия Окаемов не получил. Наоборот, как только зазвучала увертюра, он начал испытывать странное ощущение, понять которое до конца так и не мог. В этом чувстве необъяснимо сливались раздражение и страх. Когда открылся занавес и со сцены легко полилась светлая песня крестьян, Окаемова передернул озноб. Он оглянулся на сидевшего позади него седого человека, и тот, кивнув головой, прошептал:

- Какая музыка!...

Раздражение Окаемова росло. Он не хотел примириться с тем, что в этой стране может быть что - либо хорошее. Но отчего ему страшно? Между тем природа этого страха была простой: в музыке Чайковского звучало само бессмертие народа, против которого Окаемов боролся. Он считал себя в этой схватке большой и грозной силой, а музыка говорила ему о его ничтожестве и бессилии. Этого Окаемов понять не мог.

Когда опера кончилась, Окаемов вышел на улицу и, притаившись в тени колоннад, стал наблюдать за публикой. Он вглядывался в лица проходивших мимо него людей. Это были самые разные лица: веселые и задумчивые, молодые и старые, - но было в них что - то общее - неуловимое и пугающее.

Вот Окаемов увидел молодого мужчину с мрачным лицом, выходившего из театра под руку с красивой женщиной. Человек шел, опустив голову, будто больше всего на свете боялся оступиться.

Окаемов проводил взглядом эту пару, пока она не скрылась за углом. Разве могло придти в голову Окаемову, что мужчина с мрачным лицом - тот самый человек, который постоянно думает о нем!

4

На пятницу в театре назначили производственное совещание технического персонала.

- Тебе надо быть обязательно, - предупредил Окаемова Коля Борков, и в том, как он это сказал, Окаемов почувствовал недоброе.

- А если не приду - расстрел?

- Зачем расстрел? А быть надо, и все тут.

«Черт бы вас утопил вместе с вашим совещанием», - злобно подумал Окаемов, боясь, что совещание нарушит продуманный им на этот день план действий.

Совещание проходило за кулисами театра, в красном уголке. Речь шла об уменьшении расходов на постановочные работы. Старик - плотник долго отчитывал двух молодых рабочих, которые не берегут доски и «пилят их напропалую». Заведующий постановочной частью обвинял рабочих сцены в том, что они небрежно складывают декорации, отчего те после двух спектаклей «превращаются в мятые тряпки...»

Окаемов, забившись в угол, слушал все это, с трудом подавляя закипавшую в нем злобу. Вдруг одновременно с досадой и удивлением к нему пришла мысль, что нервы его никуда не годятся. В чем дело? Ведь в других странах он бывал спокоен и при более опасных обстоятельствах. Здесь с ним еще ничего особенного не случилось, нервы же напряжены до предела. Так недолго и сорваться...

К столу подошел следующий оратор - Коля Борков, и Окаемов услышал слова, заставившие его замереть:

- Я хочу поговорить о странной политике нашего нового шофера Сергея Гудкова...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.