«Дизеля пришли!»

- Федя?» Как это понимать? - каким - то особо задушевным голосом заговорил инженер. - Думаешь, нам пора молодым дорогу уступать?

- Нет, - покачал головой Омельченко. - Только как же, Сеня... Семен Корнеевич... Ведь считай, без малого двадцать годков мы с ним вместе... И вдруг... Даже к ней, - он сдернул с головы старую кепку, в которой, сколько его помнят, всегда ходил, - и то привык. А она ведь вещь неодушевленная...

Слова с трудом срывались с его языка. Он махнул рукой и поспешно опустился на скамью.

Калугин вздохнул. В молодости, после гражданской войны, они с Федором Омельченко работали в кузнице. Дело было простое - кому тяпку склепать, кому крючок к колодцу сделать или коня подковать. Перебивались кое - как, но кузницы не оставляли. Большую часть времени они тратили на изобретательство. Каких только чудес тут не видели станичники: паровой велосипед, часы в виде глобуса, что сразу день, месяц и год показывали, а сбоку даже солнце - латунный шарик точно, когда ему положено, «всходил и заходил». Только это никого не интересовало в то время. Часто наведывался лишь Кудимов - локомобиль у него был. Надеялся он заманить их к себе в машинисты. Зайдет и улыбнется елейно: «Все выдумываете?... А вы, часом, из бурака золота не можете изобресть? Химики!...»

Пришло время - и словно ветром вымело из станицы и Кудимова и других богатеев. Локомобиль уже давно с удвоенной силой гудел на колхозном току, будто старался оправдать свое недоброе прошлое. Диковинные часы красовались в правлении колхоза и каждый час вызванивали знакомую боевую мелодию:

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов...

Оставив в углу кузницы недоделанный паровой велосипед, Семен и Федор ушли работать на трактор «Фордзон», привезенный из далекой Америки. Бывало, залезет этот маленький трактор в грязь и ни туда и ни сюда.

«Ну, что, американец? - добродушно говаривал Калугин, плечом выталкивая машину на сухое место. - Не под силу тебе русский пласт; ничего, потерпи чуток! Скоро тебя Сталинградские сменят!»

И отечественные машины пришли. Калугина назначили бригадиром, потом послали на учебу. Предлагали учиться и Федору, но тот отказался: «Кому же землю пахать?» И как сел на «СТЗ», так и не слезал с него до сорок первого года. Вернулся после войны и нашел свой трактор на задворках МТС, в густом бурьяне.

«Отказал, и все тут... Да и пора уже, - оправдывался тогда перед Омельченко Семен Корнеевич, который пришел в МТС после ранения, еще в сорок третьем году. - Совсем негодная машина. Металлолом».

«Товарищ механик! - одергивая по военной привычке гимнастерку, сказал тогда Омельченко. - Разрешите, я его испытаю».

Федор заперся на несколько недель в старой кузнице, которая еще стояла рядом с усадьбой МТС. Слышно было, как он что - то точил там и стучал молотком. И вот упорство старого тракториста взяло свое: к осени «СТЗ» выехал в степь.

Прошло несколько лет. Много новых машин пришло в МТС за это время, но Федор Никанорович так и не оставлял своего первенца.

Товарищи над его трактором потихоньку подшучивали:

«Да в нем же и от лобогрейки части есть... И даже от швейной машины».

«Вот поэтому у него и борозда, словно строчка, - брал под защиту друга Семен Корнеевич. - Смотрите, - указывал он на глубоко поднятые пласты, - шьет, а не пашет!»

... Наутро, после собрания, на котором все же общими силами уговорили Федора перейти на дизель, Калугин шел через машинный двор.

Вдруг возле старого «СТЗ» инженер увидал Омельченко, что - то растолковывавшего вихрастому парнишке, который внимательно его слушал, полуоткрыв пухлые губы.

- Смотри, передаю... Соблюдай ее. Машина она умственная, с сурьезом... Вот детали в запас... Федор вытащил из какого - то потайного кармана вышитый носовой платок, развязал его и, вздохнув, высыпал в подставленные парнишкой ладони все содержимое узелка.