На шхуне «Мэри Сайм»

Тогда грузили на шлюпку второй бочонок. В нём была такая же дрянь, то же самое третьесортное виски, только подкрашенное. Это у капитана Сайма называлось ромом. Тут уже и другие товары грузили: винчестеры, дробовики, всякий охотничий припас, муку, сахар.

У охотников глаза разгорались. Но теперь Сайм становился несговорчивей. Дешёвых шкур не брал, мяса не брал. Только на китовый ус менял, на моржовую кость. Из шкур - только на песца да на медведя. За кружку такого «рома» песцовую шкуру требовал, за подержанный винчестер - десять связок китового уса. Одним словом, обманывал охотников. От шхуны к берегу шлюпка последнюю дрянь везла, а с берета на шхуну возвращалась с дорогим товаром, с таким товаром, который в Америке на вес золота ценился.

Однако эта поездка была всё - таки для Сайма не очень удачная. Только в двух или трёх посёлках удалось ему подпоить людей, обмануть, набрать полную шлюпку ценного товара. Во всех других посёлках ничего у него не шло, никакая хитрость не помогла. Во - первых, народ уже немного разбирался в ценах, кое - кто из охотников на Сухом Анюе бывал, на русской ярмарке. Во - вторых, незадолго до «Мэри Сайм» другие американские шхуны побывали в этих местах. Пообчистили охотников, обобрали. Видно, капитан Сайм слишком долго на Алашке канителился, слишком долго команду себе подбирал. Вот и упустил время.

Ну, правду сказать, я, когда мог, тоже мешал ему людей обманывать. Он, например, говорит: «Скажи этой обезьяне, что лучшего винчестера и в Америке не найти. Скажи, что этот винчестер самым великим американским шаманом заколдован: по любому зверю без промаха бьёт, надо только заклинание знать. Пусть несёт десять связок, я ему и винчестер дам и заклинанию научу». А я так переводил: «Гляди, охотник, ружьишко больше пяти связок никак не стоит. Больше пяти связок никак не давай. Он тебе в придачу заклинание сулит, пустыми словами хочет тебя одурачить. Ты не поддавайся, гляди, требуй впридачу не пустые слова, а сотню патронов».

Не всегда мне, конечно, удавалось это. В команде несколько матросов немножко понимали по - чукотски. Так что действовать приходилось осторожно. А то и кто - нибудь из чукчей мог выдать - шаман, или байдарный хозяин, или просто какой - нибудь злой человек. Но всё - таки я иногда рисковал. Немножко подпортил Сайму его торговлю.

Сайм и раньше матросов не жалел, а тут совсем бешеный стал. С тех пор, как увидел, что не везде удаётся народ одурачить, совсем на человека не стал похож. Команде от него житья не было. К каждой мелочи придирался. А если не к чему было придраться, так просто, бывало, подойдёт и ударит. Просто, чтобы злость свою сорвать. Свалит матроса с ног, подождёт, пока тот встанет, и опять ударит.

И такой подлый народ был в команде - одного бьют, а другие смеются. Радуются, что на этот раз не им достаётся, а другому. А то и сами дрались. Втроём, вчетвером на одного нападали - это на «Мэри Сайм» обычное было дело. Только раз, помню, заступились за товарища. Это ещё в самом начале плавания.

Капитан Сайм придрался за что - то к мексиканцу. Бить его стал. Тот уже подняться не может, кровью обливается, а капитан все бьёт. Ногами. Один матрос - Томом его звали - говорит: «Хватит, хозяин». И я тоже сказал: «Хватит, хозяин». И шагнул вперёд, заслонил мексиканца. Тогда Сайм начал нас бить - меня и Тома. У капитана два помощника было, вот они втроём и взялись за нас. И не то чтобы просто кулаками били, а револьверами, рукоятками револьверов. Сильно избили. А хуже всего мне было то, что мексиканец этот ещё смеялся над нами. Тот самый, за которого заступились. Такой подлый человечишке оказался.

Во всей команде я только с одним человеком подружился. С этим самым Томом, который мексиканца пожалел. Хороший был парень, нужда его к Сайму на шхуну загнала.

Доставалось Тому от Сайма больше, чем всем. До того парня довели, что он бежать задумал, хотел со мной на Чукотке остаться. «Не боишься? - спрашиваю. - Ты ведь разговаривать по - нашему не можешь, в яранге жить не привык. Чукотская жизнь тяжёлая, а тебе с непривычки невмоготу будет». «Ничего, говорит, выдержу. Лучше в яранге жить, чем у Сайма».

Мы с Томом так сговорились: как только подойдём к нашему посёлку, как только Сайм начнёт свою торговлю, мы незаметно в горы уйдём. Оттуда, с гор, будем за шхуной следить, будем ждать, пока она в море скроется.

Но ничего из этого плана не вышло. Совсем уже недалеко от нашего посёлка были, я уже и узелок свой связал. Смотрю, шхуна всё дальше от берега забирает, всё дальше. Подбежал к рулевому. «В чём, спрашиваю, дело?» «Так, говорит, капитан приказал. Решил на Алашку возвращаться. Поздно уже, боится, что шхуну льдами затрёт».

Я осмелел от обиды, пошёл к Сайму. Сайм на этот раз драться не стал. «Ещё, говорит, ноги мне будешь целовать, чтоб я тебя обратно в Америку довёз. А то могу и за борт выбросить».

Помощники его - он в это время выпивал со своими помощниками - хохочут. Они видели, что я от горя даже сказать ничего не могу. Стою, за дверь схватился, чтобы не упасть. Возвращаться на Алашку, когда родной берег - вот он, совсем уже близко проплыл, - это для меня было хуже всяких побоев. Сайм это понимал, потому он и не стал драться. Ему, пьяному чёрту, нравилось, что я от одних его слов, как от ударов, шатаюсь. «Что, спрашивает, может, ты у меня билет купил, чтобы я тебя из Ситки на Чукотку доставил? Покажи - ка - , где у тебя такой билет? Нет, чукча, - он меня не по имени называл, а чукчей, - нет, у меня не пассажирский пароход, а торговая шхуна, и брал я тебя не пассажиром, а матросом. Понятно? Заходить в твой посёлок мне не к чему. Там не поторгуешь, там мистер Карпендер постоянную лавку держит. А что касается встречи с твоими родителями, так от этого удовольствия я могу отказаться. Хватит с меня одной чукотской морды. И - марш теперь отсюда! Слышишь? Пошёл вон!»

Через несколько часов подошла моя вахта. Стал я у штурвала, повёл шхуну. Стою, а из глаз слёзы текут.

Сайм вокруг похаживает, револьвером играет, Чукотку ругает, Чукотское море, льды. А сам на меня поглядывает. Как будто я виноват, что льды появились! Осень ведь. Другие торговцы и китоловы ещё раньше домой повернули.

У меня на душе так скверно тогда было - даже рассказать не могу. Хотелось бросить штурвал, схватить Сайма и в море кинуть. А за ним и самому туда же. «Всё равно, думал, мне уже теперь домой не вернуться. Четыре года дома не был, только издали на родной берег поглядел и опять в чужой край плыву. Может, дома никого уже и в живых нет! Кому я теперь нужен?»

Вот с такими мыслями и стоял за штурвалом. Ещё мне тогда хотелось повернуть с полного хода на скалу, чтобы разлетелась «Мэри Сайм» на мелкие щепки. Как проходим мимо какой - нибудь скалы, - а там, сами знаете, много всяких островов каменных, - так и тянет меня повернуть шхуну. Будто под руку кто - то подталкивает!

Вечер уже наступил. Море тихое было, спокойное Скоро конец моей вахте. Вдруг вижу: впереди корабль идёт. Небольшая шхуна, раза в два меньше, чем «Мэри Сайм». Одномачтовая. Сайм опять на палубу вышел, тоже увидел эту шхуну. Приказал поближе подойти. «Это, говорит, «Королева Виктория». Это капитан Арчи с добычей домой возвращается».

С «Королевы Виктории» тоже нас увидели. Подошли мы вплотную, рядом стали. У них по всей палубе шкуры проветривались. Даже на реях висели. Медвежьи, песцовые, нерпичьи. Капитан Сайм вместе со старшим помощником перешли на «Королеву Викторию», капитан Арчи стал им добычу свою показывать. У него, видать, этот рейс удачнее был, чем у Сайма. Потом они в каюту к Арчи пошли, пили там до полуночи. На рассвете разбудил меня старший помощник, велит опять за штурвал стать. «Так ведь вахта, говорю, не моя». «Становись, отвечает, не рассуждай. Всех остальных капитан к себе вызывает».