Ну, стал я опять. Ветерок небольшой, попутный. «Королева Виктория» сзади идёт - четверть мили до неё, не больше. Там матросы палубу скребут, каждый своим делом занят. А у нас один я наверху, все остальные внизу, у капитана.
Я всё время раздумывал, о чём это у них разговор идёт, не против меня ли что - нибудь замышляют. Нет, не стал бы Сайм всю команду из - за меня собирать, слишком я для него мелкая птица.
Сначала ни звука до меня не доносилось, а потом слышу: крики какие - то, шум. Через несколько минут вынесли на палубу Тома. Я уж подумал, что совсем его убили. Потом стащили его в кубрик, смыли с палубы кровь, и пошла обычная корабельная жизнь. Будто ничего и не случилось.
Спрашивать я никого не стал, а прислушивался к тому, о чём матросы меж собой говорили. Понял только, что Том в каком - то важном деле против капитана пошёл. И даже так выходило, будто он пошёл против всей команды. В саймовской шайке его никто не любил. «Эта трёпка, говорили, прочистит ему мозги. Он теперь будет знать, что надо держать язык за зубами». Один матрос сказал: «Том теперь целую неделю проваляется. Да оно и лучше. В таких делах совестливые не нужны».
Понял я, что какие - то нехорошие дела затеваются. Особенно мне это ясно стало, когда старший помощник подошёл, сам за штурвал взялся, а меня к капитану послал. Сайм спрашивает: «Замёрз?» «Да, говорю, утро холодное. Ветер со льдов дует».
Он тогда наливает мне полный стакан своего знаменитого виски и говорит: «Пей, чукча, грейся. А потом возвращайся к штурвалу и не оглядывайся. Что бы ни случилось, штурвальный должен вперёд смотреть. Понятно? Если и оглянешься, так помни, что ничего ты не должен видеть. И слышать ничего не должен, кроме моей команды. А если что - нибудь лишнее увидишь или услышишь, так мы с тобой разделаемся покрепче, чем с Томом».
Вышел он со мной вместе. Я к штурвалу пошёл, на мостик, а он - на корму. Приказал убрать паруса, подождать «Королеву Викторию» и пригласил капитана Арчи с помощником к себе на завтрак.
Те пришли. Арчи уже пьяный был, с утра налился. Чуть не упал, когда по доске переходил. Закрылись они в каюте у Сайма впятером - гости и наш капитан с помощниками. А меньше чем через час хозяева оттуда одни вышли. Я приметил, как младший помощник одному из матросов подмигнул и пальцем прочертил в воздухе вроде бы крестик. Дескать, всё, этих уже прикончили.
Потом часть наших матросов столпилась у борта, а другие попрятались кто куда: кто за бунты канатные, кто за ящик с песком, кто в шлюпку, под брезент. И тогда капитан Сайм заорал во всю глотку: «Человек за бортом!»
Тут, конечно, все матросы с «Королевы Виктории» тоже столпились у борта, смотрят в море, в то место, куда Сайм рукой показывает. А он только метнул в их сторону глазом, повернулся опять к морю и крикнул: «Вот он! Вот!»
Эти слова условным сигналом были. Сразу несколько выстрелов раздалось: это саймовские бандиты из своих укрытий стрелять начали. Матросы «Королевы Виктории», сбившиеся в кучу, повалились друг на друга, смертным криком закричали. Двое или трое успели несколько шагов по палубе пробежать, но тоже упали.
Вдруг я увидел, что Сайм на меня смотрит. Как тундровый волк, смотрит. Но, наверно, и у меня тогда злые глаза были. Сайм подлетел ко мне. «Ты почему, орёт, штурвал выпустил?» И рукояткой револьвера по голове меня стукнул. Свалился я.
Не знаю, долго ли без памяти лежал. Потом очнулся. Тихонько голову повернул, осматриваться стал. Вижу, за штурвалом стоит младший помощник, все остальные перетаскивают на нашу шхуну разное добро с «Королевы Виктории». Двое тащат ящик с моржовыми бивнями, третий - медвежью шкуру, четвёртый - несколько связок китового уса, пятый - целый мешок с торбазами. Сайм наблюдает, распоряжается, поторапливает. Младший помощник увидел, что я пошевелился, и говорит: «Ну, мистер Мэмыль, долго я за тебя работать буду?» Поднялся я, а он в три прыжка очутился на «Королеве Виктории» и тоже стал оттуда всякое добро таскать.
Когда они кончили перетаскивать, Сайм тоже ушёл на ту шхуну, весь трюм облазил, и кубрик, и камбуз, и каюту капитана Арчи. Потом приказал перенести туда из своей каюты трупы - Арчи и помощника его. Потом облили всю палубу керосином и вернулись на «Мэри Сайм». Капитан Сайм велел поднять все паруса на своей шхуне, а на «Королеву Викторию» бросил кусок подожжённой пакли. Там сразу пожар вспыхнул. А матросы стали рубить канаты, которыми «Королева Виктория» была привязана к нам.
Ветер к этому времени усилился, нас быстро вперёд понесло. И долго ещё позади горящая шхуна была видна. Меня всё тянуло назад поглядеть. «Ну, думаю, теперь уже не видна, наверно. Уже, наверно, догорела». Оглянусь - нет, вот она, горит посреди моря. До сих пор, как вспомню, так вся эта картина перед глазами встаёт.
Старый Мэмыль замолкает, выбивает о перила крылечка свою трубку и поднимается. Странно смотреть на этого высокого, крепкого старика и думать, что когда - то он должен был сносить побои и оскорбления любого негодяя. Наш - то Мэмыль! Ясная голова, доброе, горячее, не по годам молодое сердце, один из самых - уважаемых людей во всём колхозе!
Гэмалькот спрашивает:
- А что, приятель - то твой... Которого Томом звали... Выжил он?
- Выжил. Молодой был, здоровый, через два дня на ноги встал. Только мы с ним недолго на шхуне оставались, до Ситки не доехали. В Нушагаке сбежали. «Мэри Сайм» в Нушагак за пресной водой заходила, вот мы и сбежали. Даже пожитков своих не стали собирать, чтобы Сайм не догадался. Пожитки - то были матросские, небогатые, а вот жалованье нам полагалось за весь рейс. Но мы и на жалованье наплевали. Из Нушагака сразу в Диллингем перебрались, там взяли Тома на какой - то корабль, а я подался оттуда в Джорджтаун, на реку Кускокуим. Так и затерялся на Алашке. Только через три года сумел, наконец, на Чукотку вернуться. Добрые люди, спасибо им, помогли. Там ведь и добрые люди живут. Не только такие, как Сайм... Ну, пошли, старики, пора. Холодно стало.
Он сходит с крылечка, потом оборачивается к резчику Гэмауге и говорит, вспомнив начатый раньше разговор:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
К 130-летию со дня рождения А. Н. Островского