Комсомольцы долго спорили. Одни говорили, что кандидатура Павла Осипова самая подходящая. Образование - десять классов, с людьми вежливый, обходительный, всегда веселый, лучший физкультурник в районе, по хозяйству хлопотливый. Другие возражали: не хлопотливый, а суетливый. Кроме того, наговорит с три короба, а ничего не сделает. Им снова возражали: парень всего два месяца в колхозной организации, в школе о нем ничего плохого не сказали. И опять возражения: плохого не сказали, но и хорошего тоже не говорили. И все-таки большинством голосов решили: рекомендовать Павла Осипова.

- А мы-то где? Смотреть будем...

- Ну, что ж, Павла, так Павла! - И партийное бюро, и правление колхоза согласились с предложением комсомольской организации. На этой должности такой человек и нужен: чтобы и поговорить красно умел и отдых веселый организовал.

- Ну, да ведь на глазах у нас. Помогать будем...

Так Павел Осипов, девятнадцатилетний молодой человек, только что окончивший среднюю школу и получивший аттестат зрелости, сразу же стал на видное место среди колхозной общественности: его назначили директором вновь открывшегося колхозного Дома культуры в селе Дедюшево.

А через полгода Павел Осипов сел на скамью подсудимых.

Как это случилось? Оскорбил ли он кого? Может быть, подрался с кем? Или похитил колхозное добро? Нет. Ничего такого не было. Павел Осипов оказался человеком, поведение которого бывает иной раз опаснее для общества по своим последствиям, чем прямое проявление хулиганства или воровство.

Вот что произошло в новом Доме культуры ровно через два месяца после его открытия.

На соседнем большом строительстве работала группа амнистированных. Среди них организовалась компания в несколько человек с неким Филькой Одноглазым во главе. Они безобразничали в округе, но уличить их пока не удавалось.

Рабочие со строительства начали бывать в колхозном Доме культуры, где часто демонстрировались кинофильмы. Заходил сюда со своими дружками и Филька Одноглазый. Павел шутками-прибаутками умел утихомиривать иногда не в меру разгулявшихся дружков Фильки, и до поры до времени никаких происшествий не случалось.

Однажды, когда в зале на втором этаже показывался кинофильм, Павел зачем-то спустился вниз. Там он увидел двух молодчиков из компании Фильки, которые прохаживались как бы в ожидании чего-то. Павлу это показалось подозрительным. Он направился к ним и только хотел было заговорить, как дверь из фойе распахнулась, и Павел в упор столкнулся с Филькой. Несколько секунд тот бессмысленно поморгал на Павла своим мутным одиноким глазом, потом вдруг выхватил из кармана шаровар револьвер и ткнул им под нос Павлу: «Выдашь - только и жил. Понятно?» В следующее мгновение все трое скрылись.

Первым желанием Павла, когда он пришел в себя от неожиданности, было побежать в вестибюль и позвать дежурившего у дверей комсомольца. Но... ноги как бы непроизвольно повернули к лестнице, подняли наверх. Войдя в зал, Павел опустился впотьмах на первый свободный стул и сжался в предчувствии страшной, непоправимой беды.

Когда окончился сеанс и народ потянулся из зала, Павел, словно прикованный к стулу, поднялся не сразу. Потом вдруг сорвался с места и побежал вниз. На первых же ступеньках лестницы он услышал отчаянный женский крик снизу. Павел едва удержался на ногах. В коридоре уже сгрудилась толпа. Павел с трудом протиснулся вперед. То, что он увидел, пригвоздило его к месту: на полу лежала без сознания четырнадцатилетняя дочка колхозного бригадира Надя Решеткина...

Не приходя в сознание, Надя умерла в больнице. Следственные органы занялись расследованием преступления. Павел Осипов молчал.

Шли дни, недели... Преступники все еще не были обнаружены. Веселый раньше, Павел сник. Не слышали уже от него ни шуток-прибауток, ни бойких речей с трибуны Дома культуры, не видели его, как бывало, в первой паре среди танцующей молодежи. Он осунулся, сторонился людей, все чаще заговаривал об освобождении его от должности директора.

Дедюшевские колхозники сочувствовали парню, утешали: «Брось, Павел, сокрушаться. Этим делу не поможешь». Сильно беспокоилась за душевное состояние сына и мать, Клавдия Васильевна.

Участие колхозников, жалость матери ножом резали сердце Павла. Сколько раз он собирался пойти и честно признаться во всем, помочь изловить преступников! Но в последнюю минуту перед ним выплывала физиономия Одноглазого и дуло револьвера под самым носом. «Не он, так другие прикончат...» И Павел продолжал нести тяжесть преступления, соучастником которого он себя считал. Иногда он пытался найти для себя какую-нибудь отдушину: авось, Филька попадется на другом черном деле! Тогда и преступник будет наказан и он, Павел, останется жив и вздохнет свободно...

Но подобные наивные рассуждения не приносили душевного спокойствия. Борьба между страхом и мучениями совести достигла в Павле наивысшего напряжения. Идти? Рассказать? Спросят: «Почему молчал? Почему солгал перед своей совестью? Струсил? Позор!» В позапрошлом году, еще в девятом классе, он взял первое место на районных скачках с препятствиями... Его хвалили за храбрость. Грамоту получил. Но теперь...

Комсомольцы села собрались в комнате отдыха Дома культуры. Обсуждали план проведения октябрьских торжеств. Как всегда, было много шума, споров. Серьезные разговоры то и дело перемежались смехом. Павел смотрел на оживленные лица товарищей и в мучительной, смертельной тоске думал: «У них чистая душа, поэтому им весело... А я сам украл у себя честное имя. Без честного имени жить нельзя. Нельзя...» Павел вдруг почувствовал, как все перед его глазами запрыгало, заплясало. Он покачнулся на стуле и свалился на пол.

Три недели пролежал Павел в больнице. В горячечном бреду он все куда-то порывался, кому-то грозил, бил себя кулаком в грудь. Потом падал в подушку лицом и надолго затихал, лежал, не шевелясь, словно не дыша. Клавдия Васильевна день и ночь дежурила у постели сына и, прислушиваясь к его бреду, томилась неясным предчувствием.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.