- Служил ли ты в армии? - Да!

- Значит, был бит?.. Болел чесоткой?.. Болел свинкой?.. Ходил во вшах?

- Конечно!

Другого ответа у турецкого солдата не бывает.

Я болел свинкой и чесоткой еще в детстве. Поэтому новостью для меня были только насекомые. Все восемь месяцев, пока мы стояли в горах, они не давали нам покоя. Это было хуже голода, побоев, тоски по дому.

Нам выдавали по полкуска мыла в неделю. Если бы это было не мыло, а сыр, то такого крохотного кусочка не хватило бы и на три бутерброда. Собственно говоря, нам было положено полтора куска мыла в неделю, но интендантство экономило: нужно было покрывать недостаток, который получался в результате расхищения мыла крысами (двуногими, конечно). Что до вошебойки, то она была одна на весь полк и притом жалкая, как паровоз XIX века. Пока очередь доходила до нашей роты, вошебойка всегда успевала сломаться или дрова, отпущенные полку, приходили к концу. Словом, чтобы избавиться от насекомых, нам оставалось только одно: раздеться, подняться на гору в чем мать родила и сжечь лагерь.

Все мы совершенно извелись. Только Мустафа из Чичекдага и вида не подавал. Когда какое-либо насекомое, которому надоедало сидеть в темноте, выползало погреться на солнышке, он невозмутимо снимал его с шеи и бросал на землю.

- Что это, Мустафа? - спрашивали мы.

- Да так, блоха...

- Предположим, - не давали мы покоя Мустафе. - Ну, а почему она не прыгает?

Тут Мустафа не выдерживал:

- Может, она больна! Почем ты знаешь? И не удивительно: с тех пор как нам перестали давать овощи, моя кровь наверняка не годится для того, чтобы кормиться этой скотинке.

И Мустафа смеялся. До сих пор у меня перед глазами стоят его зубы, мелкие, выщербленные. Они у него ломались от спешки и жадности, которые сопутствовали приему солдатской пищи. Когда приносили отделенный бачок, Мустафа забывал собственное имя. Да и как не забыть! Если тотчас же не схватишь кусок хлеба и не начнешь орудовать ложкой, останешься голодным. Никто не мог оспаривать у Мустафы первенства в этом виде спорта, но он все равно так спешил, что даже не замечал камней в пшеничной каше и чечевичной похлебке.

Что и говорить, засуха в этом году была страшная. Прошло все лето, а овощей мы и в глаза не видали. Все «усохло» по дороге к солдатскому котлу. Десны наши побелели, и наконец настал день, когда вся рота заболела цингой. «Ищите траву портулак!» - таков был устный рецепт, избавивший полкового врача от возни с больными. И мы, закинув за спину наволочки, рассыпались по полям и огородам искать портулак.

Стоял дождливый день. На ученье нас не вывели. Я лежал в палатке и думал. Сержант и три наших солдата ушли в другую роту играть в карты. Нескольких человек капитан отправил в город с казенными дровами и продуктами для своей семьи, остальные были в наряде. Словом, в палатке, где нас обычно бывало набито, как ложек в футляре, кроме меня и Мустафы, сегодня не было никого. Я вынул пачку сигарет, и мы закурили. Мустафа был занят тем, что разламывал натрое спички и, затачивая их, готовил гвозди для своих сапог. Работал старательно, высунув язык от усердия, фуражка сбилась на ухо.

Я думал: «Уже двадцать пятое января, но мы все еще ходим в летней форме, сапоги пришли в такое состояние, что голенища служат просто для маскировки - скрывают наши голые пятки, ступающие по грязи».

Мустафа, будто угадав мои мысли, сказал:

- Говорят, не сегодня - завтра привезут зимнее обмундирование. На этот раз уже точно. Сам денщик командира полка говорил.

- К чему так рано зимняя форма, Мустафа? Можно обойтись еще и этой! Вот тебе и экономия...

- Какая, к черту, экономия! Посмотри на мои портки. Как сетка...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.