Любушка

- Вера Васильевна, я устав комсомола наизусть знаю! Никогда ещё Любушку так не оскорбляли.

- Наизусть! В том-то и беда, что наизусть. Вы, Люба, зубрилка. Да. Да. Ну, что вы на меня так смотрите? Зоологию вызубрили. Устав вызубрили. А прочитать как следует лень... Вы лентяй. Лень вам думать... Ну, кто там за вами? Бережкова? Зовите.

Любушка вышла от Веры Васильевны очень расстроенная.

- Четвёрка. Злая сегодня. Гоняет, - шепнула она Варе, которая, задохнувшись от волнения, шагнула к двери.

Но в глубине души Любушка понимала, что дело не в настроении Веры Васильевны. Вера Васильевна сегодня такая же, как всегда. Дело в ней самой, в Любушке.

Хотя она очень проголодалась во время путешествия в колхоз, обедать не пошла. Впервые в жизни ей захотелось побыть одной, и она побрела в лес. До собрания ещё три часа. Она успеет всё подготовить.

Любушке было 19 лет. Всё в её жизни было безмятежно и ясно.

С детства она разделила время на две части: тёмная, душная яма - «до революции», и тот единственно возможный, светлый, естественный мир, в котором она живёт и в котором всё для неё доступно и понятно...

Люба не любила долго раздумывать. Она легко перескакивала через минутные сомнения, как через канавки по прямой, ясной дороге...

Но их становилось всё больше, этих канавок. Они преграждали ей путь всё чаще, были всё шире, всё глубже, всё труднее оказывалось перескочить через них. А вдруг не перескочишь- оступишься!

Любушка любила весёлую музыку, картины, на которых изображён солнечный день. Она не привыкла сомневаться, не спать по ночам, колебаться. «Лирика! Надо проще!» - говорила она Варе, сердито вздёргивая верхнюю губу. «Бессонница? Нервы?» - издевалась она над девушками своей группы.

То, что тревожило Любушку в последний год, не позволяло ей спать спокойно. И это были не нервы, не бессонница, не слабость.

- Ой, Любовь! - сказала она себе после первой бессонной ночи. - Гляди в оба.

Это было ещё ремой. Она готовилась к докладу на избирательном участке; «Прошлое Красной Пресни». Отец вернулся с завода поздно, присел к столу, взял доклад, стал читать. Стыдно вспомнить, как она сидела против него, самодовольная, ожидающая похвал. Отец читал и мрачнел. Медленно сложил листки.

- Не так всё было. Хотя бы меня спросила... Тебе, Любовь, восемнадцать. Мы в твои годы воевали. И ты понимать обязана. Просто очень, по-твоему, революцию-то делать! Вам, Любовь Ивановна, времени жалко, чтоб узнать, как за тебя люди жизнь отдавали...

Утром Любушка отправилась в райком комсомола, попросила отложить доклад. Инструктор райкома сначала удивился, потом рассердился, отчитал её, пригрозил взысканием. Она упрямо стояла на своём.

Несколько дней она провела в Музее Красной Пресни, в Музее Революции... Через две недели она сделала доклад. Народу было немного: рабочий день, - всё больше женщины с ребятами.

Через два дня ей сообщили из райкома, что избиратели просят повторить доклад в воскресенье днём. На этот раз агитпункт был полон. Даже в дверях толпились люди. Любушка успокоилась. И вот снова Вера Васильевна...

После ужина все студенты собрались в столовой. Любушка покрыла один из столов красной скатертью, поставила графин и стакан.

- Вот что значит интересное мероприятие, - сказала она ассистенту Шуйского, который прикалывал к стене таблицы. - Явка - сто процентов. - Ассистент озабоченно кивнул и развернул следующую таблицу.