Вахтовая машина уходила на промысел в шесть утра. Было ещё темно, когда она тронулась от посёлка по дороге, круто забегающей в горы. Шофёр включил фары - и два прямых столба света, покачиваясь, упирались то в тёмную ленту асфальта, то в прямые чёрные стволы дубов, которые росли у дороги на краю обрывов. Но минут через десять уже начало светать, и, как это бывает в горах, бледно - молочный свет сразу заполнил всё небо. Как светлая вода, он очень быстро смывал черноту ночи, и казалось, что за далёким снежным хребтом подымаются в небо не одно, а сразу два солнца.

Моросил дождик, мелкий и тёплый. Над вершинами деревьев медленно полз туман, и огни вышек проносились теперь по сторонам желтоватыми пятнами. Лёша Бараев сидел на смоченной дождём скамейке и, прижавшись к борту машины, смотрел на знакомые окрестности промыслов.

Он сидел против ветра, подставив встречному потоку воздуха своё открытое лицо. Дождь мокрой паутинкой оседал на нём, бодря тёплое и ещё ленивое ото сна тело. То ощущение бодрости и радости жизни, которое всегда испытывал он, выезжая рано утром на открытой машине в горы, отвлекло бурильщика от мыслей, весь вчерашний день неустанно бередивших сердце.

- Ох, Лёша, сижу к вам спиной и в темноте не заметила, - услышал Бараев знакомый голос, и девушка, мотористка его бригады, так резко повернулась на скамейке, что неосторожным движением задела пожилого рабочего.

- Стрекоза! - пробурчал тот. - Как к Лёшке рвётся, аж людей размётывает!

- Что у тебя лицо такое, Алексей Игнатьевич? - спросила мотористка, втискиваясь на скамейку рядом с Бараевым.

Лёша посмотрел на её раскрасневшееся лицо, лучившееся радостью, на распушённые ветром белесые брови и ресницы со светлыми капельками дождя, на мокрый локон, выпавший из - под косынки, и вновь перед его глазами встало всё то, что не давало ему спокойно спать ночью.

... Это произошло на генеральной репетиции драматического кружка, готовившего к постановке в клубе нефтяников пьесу Леонова «Нашествие». Лёша Бараев, которому режиссёр поручил главную роль, Фёдора Таланова, стоял на сцене перед пустым залом, мучительно ждал того момента, когда закроется занавес, и он сможет уйти домой. Им в полной мере овладело ощущение того, что роль ему не даётся, слова, которые он произносит, лишены внутреннего огня, и всё то, что он делает на сцене, не может убедить зрителя.

Режиссёр, худощавый и немолодой уже человек, хмуро слушал горькие признания своего питомца.

- Партнёр меня подавляет, Витольд Алексеевич, и зрители это непременно заметят, - говорил Лёша.

- Нет, тебе это кажется, Алексей, поверь мне, - возражал ему Володя Шишков, партнёр Бараева и такой же, как и он, бурильщик; он искренно жалел товарища.

- Конечно, Лёша, - сказал, наконец, режиссёр, - то место, где Фёдор Таланов на допросе у гестаповцев, предвидя свою смерть, гордо бросает: «Я русский, защищаю Родину», - у вас действительно звучит то по - гамлетовски напыщенно, то обречённо. А тут нужно такое чувство вложить в эти слова, чтобы каждому человеку в зале захотелось встать и повторить их за вами с великой душевной гордостью. Вы должны сокрушить партнёра своей актёрской силой, своей убеждённостью в красоте образа. А для этого, Лёша, - говорил режиссёр, меряя сцену длинными шагами, - для этого надо найти в себе драгоценное зёрнышко: свой голос, свой гнев, свою человеческую гордость. Но пока...

- Пока нет, - тяжело вздыхал Лёша, - сам вижу, нет этого.

Лёша бился над ролью долго и ожесточённо.

- Нет, так не могу, а лучше не получается, замените меня дублёром, - сказал он, наконец, режиссёру.

- Ты ещё подумай, - ответил режиссёр, -

на вахте успокоишься и подумай. Буду ждать звонка.

... И хотя Лёша был уверен, что о разговоре его с режиссёром никто не мог узнать, по знакомой ему беспокойной нежности, которая блуждала в глазах мотористки Оли, он понял, что девушка уже знает всё.

... У промысла они вместе сошли с машины. Всё, что можно было сказать о событиях в драмкружке, было уже сказано, и теперь они молча шагали по узкой тропке, как ходят в горах, - цепочкой, ощупывая острой палкой скользкую и вязкую землю. С открытой поляны на пологом скате горы просматривалась поднимавшаяся над лесом призматическая вершина буровой вышки. Поставленные метров за сто одна от другой, вышки вершинами образовали как бы второй этаж густого дубового леса и были видны очень далеко.

У деревянных подмостков буровой рабочие вытаскивали из скважины двадцатиметровые стальные бурильные трубы и, развинчивая их, устанавливали на помосте. Тут же, у буровой, горел костёр, и красноватые блики огня скользили по блестящей поверхности труб, смоченных местами чёрной плёнкой нефти.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.