Кабинет, где Серёжу оставили ждать, был маленький, с окном, выходившим в сторону испытательного аэродрома. Со всех сторон в этот предвечерний час с гулом последних оборотов или выключенными моторами шли на посадку самолёты. То огромная машина, похожая на аксолотля (когда - то он разводил их в аквариуме), проплывала наискось мимо окна, то хлопотливо тарахтел легкий «По - 2». Небо, вылинявшее за день, было уже полно весны, нежной зеленоватости, незаметно переходящей в закат.

Сидя па краешке дивана, Серёжа смотрел в непромытое, ещё не размазанное после зимы окно. Всё его существо было обращено туда, в сторону широкого, не имеющего предела пространства, которое давно подчинили себе эти проносящиеся, парящие, казалось, неохотно возвращающиеся на землю машины. Неужели ему предстоит эта удивительная жизнь лётчика со всеми тревожными радостями полёта, парения, свежей чистоты, близости к облакам, к звёздам, к солнцу? Здесь, в генеральском кабинете, где его оставили ждать, он особенно почувствовал эту единственную цель, единственную страсть в его жизни, и всё остальное в сравнении с этим снижалось и блекло. Он с жадностью оглядывал теперь этот служебный кабинетик испытателя, пожелтевшие снимки на стенах: какие - то модели самолётов, на которых уже никто не летает, длинные крылья планеров на лётном поле - десятилетия труда, испытаний, высотных полётов, воздушных гонок... Он вдруг оробел перед видением этой большой, сложной трудовой жизни лётчика - испытателя, перед собственной целью, приведшей его сюда. Хватит ли у него выдержки, терпения, мужества? Авиация - это не беспечный, восхитительный полёт в те нежные закатные часы, которые покрывают землю, как сейчас, бледно - зеленым и розовым... Это кропотливые будни, кропотливый труд, полёты в дождь, в снег, в мороз, на утомительных, изнуряющих высотах, над тундрой, над льдами, над горными вершинами. Сумеет ли он это? В школе, когда он строил модельки планеров и однажды выпущенный им планер летал дольше других и все кругом поздравляли, - тогда казалось, что широко открыты для него, Серёжи Васильева, ворота авиации, что нужно только желание - и всё остальное приложится.

Сейчас он оробело сидел в этом кабинете испытателя. Не переоценил ли он свои силы, хватит ли у него дыхания на длинный, утомительный путь лётчика? Когда - то на Оке, на учебном лётном поле возле пионерлагеря, взял его, десятилетнего, с собой в полёт на «У - 2» лётчик. Волшебный мир открылся ему тогда с высоты. Ока в ряби от течения, зелёные полосы лугов, перемежёванные чёрными полосами пахоты, домики, похожие на кубики, и близко ослепительно налитые белым светом, пухлые, почти ощутимые облака. С тех пор он вздрагивал во сне от удивительного счастья полёта, ставшего целью и необходимостью.

Он услышал, как внизу, под окном, подъехала машина и вслед за тем лёгкие, быстрые шаги по лестнице. Он поднялся с дивана, и сейчас же высокий, показавшийся ему до самого потолка, вошёл генерал. Воротник его измятого кителя был расстёгнут, лямки парашюта, который нёс тот в руке, гремели пряжками по полу, и Серёжа понял, что он только что испытывал самолёт.

- Так... что у вас? - спросил лётчик отрывисто, кладя на шкаф парашют.

Он взял из рук Серёжи протянутое ему письмо и сел за свой стол, слишком низенький для его огромной фигуры. Серёжа ждал. Теперь он увидел воспалённые белки глаз испытателя, могучую, уже загоревшую шею в расстёгнутом воротничке кителя, следы врезавшихся лямок на плечах. Лоб его был ещё потен.

- Так... - сказал он затем, - мне уже говорил о вас Гидло. Вы кем ему приходитесь?

Серёжа покраснел.

- Никем. Он знал мою мать. Он из одного города с нами - из Липецка.

- Какие же у вас данные, чтобы поступить в авиационное училище? - спросил генерал вдруг.

Он строго, даже с некоторой неприязнью оглядел Серёжу с его рекомендательным письмом.

- Материнские просьбы... Устраивают сынков... а эти тоже хороши - не могут отказать, как же, помилуйте, давнее знакомство! Гидло - старый лётчик полярной авиации... кажется, мог бы отучиться от всех этих рекомендаций. Авиация - модное дело, думают. ордена легко зарабатывать.

- Я с детства интересуюсь лётным делом, - сказал Сережа, - когда - то модели моих планеров получали первые призы... Конечно, это было ещё школьничество, - добавил он виновато.

Генерал вертел в больших своих, знавших слесарное дело руках вручённое ему письмо. Он был ещё весь там, в полёте, в испытании многоместного самолёта, последней новинки, с подвесными койками для раненых... Труд, труд. десятилетия труда, сотни испытанных им моделей, тысячи налётанных часов, километры, которыми дважды можно опоясать земной шар... а здесь - по склонности, видите ли, понравилась забава. Сам не писал никогда рекомендательных писем и другим не советовал... Резкое словцо уже навёртывалось на язык: нехорошо, молодой человек, рассчитывать на связишки... идите обычным путём, куда назначат.

- Пишут письма, - сказал он сердито и скомкал письмо. - Что же из этого вашего Липецка - обязательно в авиацию? А может быть, в пехоту? - он несколько раз плотно провёл рукой по выбритой догола, чтобы скрыть начинающуюся лысинку, голове. - А? Как? Может быть, в пехоту? - почти свирепо рубил он.

Он вдруг улыбнулся, и лучики поползли вокруг его глаз... не таким же ли робким слесарским учеником пришёл он впервые на аэродром, задирая голову при каждой поднявшейся в воздух машине, ещё не зная своего пути, но только страстно желая его на лётном поле - в зиму и лето, - познавая затем день за днём это сложное, трудное и великолепное дело? Не он ли, тогда ещё мальчишкой на побегушках в лудильной мастерской, прибежал раз в воскресный день на Ходынку смотреть первые полёты на каком - то спичечном сооружении из планок и проволок и упал в страхе на землю, когда низко проплыло над ним это тарахтящее сооружение, поразившее и очаровавшее на всю жизнь? О, как трудно набиралась в десятилетиях высота, путь лётчика - испытателя, проверяющего в жесточайших испытаниях теорию, испробующего её, как металл на излом!... Он разглядывал теперь Серёжу нестеснительными, чуть на выкате, воспалёнными своими глазами, всю эту юность, обращенную к будущей своей судьбе.

- А вы знаете, что такое труд лётчика? - спросил он мирным, будничным голосом, разглаживая измятое письмо и как бы винясь в своей горячности. - Яблоки на деревьях сами по себе не растут. Высаживать надо, прививать, окучивать... черт знает, сколько возни! (Он вспомнил, как сам возился с этими упрямыми яблонями в садике на подмосковной своей дачке). Вот видите, сколько мне пришлось... - он полуобернулся в кресле и показал на снимки на стене. - Тут и прицепные самолёты и гидросамолёты... На каких только моделях не приходилось летать!

- Я понимаю это. - ответил Серёжа с твёрдостью.

- Да вы садитесь, чего вы стоите? - сказал генерал вдруг с лёгкостью, точно освободившись от тяжести этого предварительного испытания. - Я сам был таким же когда - то, -

подмигнул он. - у нас генералами сразу не становятся. Так куда же вас направить? - добавил он задумчиво, и Серёжа с грустью увидел, что из письма, которое принёс он ему, тот машинально делает петушка. - И потом, имейте в виду, - сказал тот, внезапно возвращаясь к прерванному, - авиация - это математика. Никаких чтобы «авось» - никогда. Авось, выдержит, авось, долечу, авось, удастся! - он становился снова свиреп. - Будете работать над собой, воспитывать волю, дисциплину - станете лётчиком. Рассчитываете на авось - носа не смейте совать в авиацию... носа! Я Гидло увижу - наклепано ему... что это ещё за система писать письма, - он держал теперь петушка за крылья, как бы готовый запустить его в угол.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.