В 1933 году Г. М. Димитров был арестован в Берлине за революционную деятельность. В дни Лейпцигского процесса Георгий Димитров стал знаменосцем борьбы против фашизма и империалистической войны. Его героическое поведение на суде, гневные слова, которые он бросал в лицо фашистам, разоблачая их гнусную провокацию в связи с поджогом рейхстага, сорвали маску с лица фашистских провокаторов и подняли на борьбу с фашизмом новые миллионы трудящихся.

Гонимый ветром, мокрый снег с силой ударял в стёкла маленького, забранного решёткой окна. Он налипал на стёкла размокшими комьями; комья подтаивали и сползали вниз. Их нагоняли струйки воды, размывали и сгоняли на гранитный подоконник.

Димитров, сдвинув брови, глядел на плачущие стёкла. Он старался заставить себя думать о предстоящем судебном заседании, но мысли непослушно разбегались и уносились к жизни по ту сторону решётки. Тёмной стеной, отгораживающей воспоминания, вставала тюремная камера в Моабите, потом камера полицейской тюрьмы; следователь - палач Фохт, изо дня в день в течение шести месяцев следствия прилагавший усилия к тому, чтобы добиться «признаний». Сначала - лишение газет и книг, лотом - уменьшение пайка, перевод из одной камеры в другую, асе меньших и меньших размеров, пока не стало возможности сделать даже два - три шага. Наконец, строгие наручники. Сначала Фохт велел надевать их на ночь, потом приказал и днём снимать их только на время обеда и одного часа, отведённого для подготовки материалов к процессу, и, наконец, не снимать вовсе. В строгих наручниках руки накладывались крест - накрест, одна на другую, и смыкались стальными кольцами запястье к запястью так, что малейшее движение причиняло невыносимые страдания, кисти отекали, образовывались раны...

Но за тёмною теснотою тюремной камеры вставал огромный светлый мир, из которого Димитров пришёл и в который должен вернуться во что бы то ни стало, - мир открытой борьбы. В этом прекрасном мире, подобно мощному светилу, лучи которого проникают сквозь камень и бетон тюремных стен, через все преграды, воздвигаемые палачами, сиял гений Ленина.

Когда мысль Димитрова приходила к этой точке, в его памяти вставал живой Ильич таким, каким он видел его при встречах. Теперь, в эти трудные дни ожесточённой борьбы с машиной фашистской юстиции, душа Димитрова жадно тянулась к образу Ленина. Сотни раз перебирал он в памяти слышанные им слова Ленина, тысячи раз мысленно повторял строки его произведений. Это было нелегко. Все просьбы Димитрове о предоставлении ему сочинений Ленина, необходимых для подготовки защиты, Фохт отклонял...

Димитров смотрел на бегущие по стёклам холодные струйки и хмурился, стараясь сосредоточить мысли на предстоящем заседании суда. Может быть, от холода, царившего в комнате для подсудимых, а может быть, просто оттого, что непривычно было чувствовать свободу от оков, снятых на время процесса, Димитрову всё время хотелось потереть руки. Но всякий раз, как он, забывшись, прикасался к запястьям, натёртым наручниками, жаркая боль заставляла отдёргивать пальцы.

Димитров взял карандаш, потянулся к блокноту. Силясь как можно точнее вспомнить слова Ленина, медленно записал: «Товарищам надо было отказаться от показаний по вопросу о нелегальной организации и, поняв всемирноисторический момент, воспользоваться дверями суда для прямого изложения...»

Димитров морщил лоб: «...для изложения... для изложения...» Нет, ленинская формулировка выпала из памяти. Он записал, как помнил: «...для изложения взглядов, враждебных не только царизму вообще, но и социал - шовинизму всех и всяческих оттенков...» Именно так он и должен был действовать теперь: используя то обстоятельство, что внимание всего мира приковано к процессу, превратить скамью подсудимых в трибуну для открытого нанесения удара фашизму и всем его прихвостням. Через головы судей послать призыв к мировому единению всех антифашистских сил.

Шум распахнувшейся двери прервал мысли Димитрова. Придерживая развевающиеся попы адвокатской мантии, в комнату торопливо вошёл в сопровождении полицейского офицера официальный защитник, адвокат Тейхерт. Быстрым, привычным движением адвокат протянул открытый портсигар Димитрову. Тот отрицательно мотнул головой.

Закурив сам, Тейхерт сердито сказал:

- Если вы будете продолжать держаться столь же вызывающе, то окончательно восстановите против себя суд.

- Вы полагаете, что он и без того не восстановлен против меня? - насмешливо спросил Димитров.

- Посмотрите на ваших товарищей...

- У меня тут нет товарищей, - перебил адвоката Димитров.

- Я говорю об остальных подсудимых.

- Я тоже...

- Сейчас вы должны думать о том, чтобы сохранить не партийный билет, а голову, господин Димитров!

- Настоящий коммунист не может так ставить вопрос.

- Тем не менее, вам нужно выбирать.

Димитров сделал отрицательное движение рукою и поморщился от боли в запястье:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.