Когда - нибудь здесь будет сад. Лет через пять, семь. А пока девушки вскапывают землю на дворе комбината и ухаживают за молодыми саженцами.

Шура вытирает испачканные землёй руки, смотрит на часы. Лицо её, сохранившее ещё до сих пор детскую мягкость и неопределённость очертаний: гладкий высокий лоб, розовеющие щёки, круглый подбородок с ямочкой, - становится сразу озабоченным, почти строгим. Оно как бы взрослеет на глазах.

- Пора... До смены ещё не менее двадцати минут. Она входит в цех ткацкой фабрики привычно, уверенно. Так хозяин входит в свою обжитую квартиру. Надо принять смену, тщательно просмотреть полотна, основы, челноки, проверить, подвязаны ли все аркаты, кардоны и пучки.

Шестнадцать станков... Шестнадцать сложных машин, и каждая со своими, только ей присущими шорохами, стуками, дыханием. Нужно обладать не только чутким слухом и в совершенстве знать особенности и возможности каждого станка, но, прежде всего, понимать с одного взгляда его капризы, ощущать мельчайшие изменения в однообразном гулком ритме работы.

Чуть косо полетел челнок, немного притупился его мысок, и вот уже меняется ритмичное постукивание станка. Шура склоняется над ним, будто врач над больным. Слушает его. Готово! Диагноз поставлен. Теперь нужно быстро, без задержки ликвидировать повреждение.

Шестнадцать станков! По норме на запуск каждого из них положено пять секунд. Шура научилась экономить две секунды на каждом - это полминуты за один период. А они следуют один за другим. Секунды вырастают в минуты, минуты - в часы. Три часа прибавляет молодая ткачиха к чётко распланированному рабочему дню. Сколько это экономии электроэнергии! Сколько тысяч метров продукции выдаётся сверх плана!

Недавно Шуре Щербаковой довелось выступать с показом своего метода работы перед студентами Московского текстильного института. Студенты собрались в большой лаборатории, где стоял ткацкий станок. Шуре он был знаком до последнего винтика. Казалось, он только и ждал того, чтобы его коснулась умелая рука мастера. Шура, прежде всего, внимательно осмотрела все части машины, включила мотор, прослушала, нет ли посторонних постукиваний, затем принялась за работу. Движения её были неторопливы, расчётливы, точны.

Старый текстильщик, некогда начинавший свою трудовую жизнь на «Трёхгорке», профессор института, слушавший вместе со студентами Шуру Щербакову, заметил;

- Вы должны стать педагогом... У вас блестящие педагогические данные...

- Я буду ткачихой, - сказала она, - постараюсь быть хорошей ткачихой...

Сегодня много дел. После смены заседание бюро ВЛКСМ, проверка соцдоговоров между молодыми рабочими. Шура идёт в цех к новичкам - девушкам, которые только что закончили школу ФЗО. Она видит, как одна из них мучительно ищет оборвавшуюся нить. Шура быстро находит обрыв. Девушка смущена.

- Ничего, - говорит Шура, - понемногу поймёшь характер своей машины. Не всё сразу... Сколько их у тебя?

- Четыре.

- Ну вот, четыре машины... Это очень хорошо... А спортом ты занимаешься? - неожиданно спрашивает Шура.

Девушка удивлена:

- Занимаюсь... Плаваю, на лыжах хожу.

- Это хорошо, - как бы про себя говорит Шура.

Она мелькает среди машин, тонкая, подвижная, лицо её оживляется, руки то касаются челнока, то быстро, почти незаметно связывают оборвавшуюся нить. Кажется, позади не было рабочего дня - так легки её движения.

И молодая ткачиха мало - помалу чувствует себя захваченной этой чудесной слаженностью и гармонией каждого движения своей учительницы. Ей самой хочется так же властно ходить среди станков, по - хозяйски управлять ими, диктовать им свою волю.

- А ну - ка, дайте я сама, - говорит она.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.