В степи

- Попробуем буксиром.

Пока пассажиры спрыгивали в вязкую глину, Умар привязал один конец верёвки за крюк под низом машины и снова сел за руль. Освещаемые фарами, Чинаров и Анатолий Фролович впряглись в машину.

Мотор работал на полном газу, но машина не трогалась с места, а, наоборот, глубже оседала в колее.

Провозились, должно быть, с полчаса. Всё было напрасно. Тогда Умар выругался и заглушил мотор. Анатолий Фролович стал расспрашивать шофёра обо всех способах, какими можно было бы вытащить машину, но Умар твердил одно:

- Ничего не сделаешь. Главное, набросать нечего... Ни кустика кругом. Какая-нибудь машина встретится и вытащит. На это только и надежда.

Молчаливые и грустные, ходили пассажиры около грузовика, не веря в то, что ночью может пойти какая-нибудь машина. Умар предложил женщине с ребёнком перебраться в кабину. Она не захотела, заботясь об отдыхе шофёра.

Скоро им надоело топтаться, и они залезли в кузов на свои места. Попыхивая папироской, Анатолий Фролович заговорил мечтательно и сладко:

- В нашей тамбовской местности мы бы прекрасно провели ночь: развели бы костёр, испекли бы картошки... А здесь палки не найдёшь, хоть околей от стужи.

- А картошка у нас нашлась бы? - ехидно спросил Чинаров.

- Здесь нет. А в тамбовских местах деревни густо, можно бы сходить за картошкой.

- Ну уж, если бы вы дошли до деревни, то едва ли вернулись бы в поле.

- Вернулся бы.

- Странно.

- Ничего странного. В поле и в лесу поэзии больше. Костёр, знаете, картошка печёная, хлеб ржаной...

Чинаров, уже мучимый голодом, почмокал губами и стал закуривать.

- А ещё лучше другое, - не унимался Анатолий Фролович. - Сидеть бы сейчас в кафе! Этак, знаете, нога на ногу, попивать горячее какао с пирожным и читать газету. Ах, кафе! Вкусный запах, мягкий матовый свет, хорошенькие официантки в белых передничках!

Чинаров ничего не ответил. Засунув кисти рук в рукава плаща, он съёжился и плотно прижался к доскам, словно они могли согреть. Погода становилась всё хуже, и озноб пробирал его. Туман падал на машину, на людей, на землю, оставляя на всех влажный след.

Совсем рядом раздался детский плач. Потом ребёнок смолк, видимо, получив материнскую грудь, но скоро опять заплакал. К его плачу присоединились слова матери, которых Чинаров не понимал, но по нежным интонациям женского голоса догадывался, что казашка убаюкивает ребёнка:

- Ку-у-у-ляш!... Ку-у-у-ляш!...

Эти звуки долетали до слуха мужчин сквозь захлёбывающийся плач. Затем послышался недолгий разговор по-казахски. Женщина что-то спросила Умара, а он ответил. И опять бередил слух надоедливый детский плач.