- Гама, у той заводи в воде лежит. Иди сам. я с тобой не пойду.
Шпиндлер взял дробовик и пошел к заводи. В рассветном тумане озеро казалось морем. Роса брызгала в лицо. На березах пели горлинки.
Ваня Дорохов остался с дедом кипятить чай. Со стороны заводи ударил гулкий выстрел.
- Спаси, владычица - троеручица, - старик быстро закрестился. - Неужто убил? Доходишься с вами до погибели.
- Ты чего крестишься, дед? Небось в церковь ходишь?
- Ходил, пока поп был. Не к себе, а в Заборье.
У нас храм не действует. Попа сияли. У них, значит, в Заборье колхоз, поп, значит, требы спол - няет, а ему за это самое трудодни начали считать. Лешка наш узнал и прикончил это дело. Действительно, сам посуди, какие они, к лешему, колхозники, нешто можно попам трудодни выписывать. Смехота!
- Эге - гей! - закричал издалека Шпиидлер! - Дед, эге - гей!
- Кличет ученый, - пробормотал дед. - Пойдем что ли?
С трудом они прорвались к Шпиндлеру через заросли осинника и молодой березы. Обнаружилось, что водяной действительно убит, - то был гнилой ствол громадной березы. Он лежал на дне озера около берега, и сучки его - гнилушки - светились под водой, как раскосые глаза черта. Шпиидлер выстрелил в один глаз, расщепил березу, и глаз потух.
- Видал? - Шпиндлер ткнул в березу шестом. - Видал твоего водяного?
Дед помолчал, поскреб поясницу, потом тонко захохотал:
- Да разве я что! Девки, дуры, набрехали. За брусникой сюда боялись ходить. Ну теперь, слава те господи, освободил ты нас от страху. Теперь девки сюда понапрут за трибами, только держись!
Вернулись к костру. Ваня вычерпывал воду из лодки. Дикие утки пролетали над ним со свистом и неуклюжим шумом. Когда на вершинах сосен за - эолотела хвоя и в зарослях зашумели птицы, Ваня, ругаясь со Шпиндлером из - за спутанных лесок, оттолкнул лодку. Серебряное солнце медленно подымалось из холодной озерной воды. Весь этот день Ваня думал о словах Шпиндлера, и неясные контуры величавой поэмы переплетались в его главах с медленно тонущими поплавками и брызгами солнца, летевшими с пойманных окуней.
Днем, купаясь с лодки и вдыхая сладкий дым. стлавшийся по воде от костра, Ваня рассказывал Шпиядлеру о рождении поэмы. То была поэма о недрах, о камнях, о шершавой руде, о ледниковых озерах, выстланных торфом, о нефти, пахнущей морями, о геологах, о временах, близких, как завтра, когда у земли будут отняты наконец ее глубокие клады и рассвет каждого голубого и теплого дня будет началом творческого и радостного существования.
- Не совсем ясно, - сказал Шпиндлер, - но правильно. Крой, пиши.
Ваня плыл к берегу. Брызги падали на листья кувшинок и сверкали на них, медленно скатываясь в воду. Безмолвный полдень, похожий на светящуюся воду, подымался над лесами.
Через пять дней Шпиндлер и Дорохов доставили в музей двух гигантских полярных гагар, пойманных живьем на Белом озере. Озеро, где поймали гагар, было ледниковое. Дело это произошло в трехстах километрах от Москвы, в Мещерских лесах, тянущихся от Спас - Клопиков до Рязани.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
О новой пьесе М. Колосова