Небесные горы

Коршун кружится, не уходит.

В черные глаза я твои глядел бы,

Тонкую спину твою я ласкал бы.

Беркута молодого пошлю я к тебе,

Тебя он за волосы принесет ко мне на вершину.

Если ты забудешь меня,

Навсегда я закрою глаза...»

Так поет Урбек, когда целый день вокруг только вершины, облака да бараны. Ему то ладно, ему есть хоть о чем мечтать, ему 18 лет, а о чем петь - бедному Ганийке, которому нет и 14?

<часть текста утрачена>

Все одно и то же... Поделать бы что - нибудь... Вскочит Гани, побежит, выроет пальцем тюльпан, съест медовую его луковицу; с гиком и свистом бросится на баранов, погоняется за ними, неповоротливыми; взберется на скалу, обернется к дымящему под ногами аулу, крикнет протяжно так: - Аэ - э - э - э - э - э - э - э - э - э - эээ - эй!...... Потом сядет, отвернет чапан, где зачесалось, побьет маленько вшей и опять нечего делать и не о чем думать.

И так каждый день. Только к вечеру есть о чем думать Ганийке: много ли сегодня тумаков надает ему хозяин, когда начнется в ауле вечерняя суматоха - когда начнут доить, и ягнята будут кричать и рваться, овцы блеять, как зарезанные, женщины визжать и бегать, собаки лаять, а хозяин ругаться, подгонять и драться, чтобы скорее отвязывал и привязывал ягнят.

И еще о том - много ли дадут сегодня обглоданных костей, которые понесет он в юрту своего отца.

Вот о чем думается к вечеру.

Так все и было вечером, как думал Ганийка. Кругом все кричало, ревело, визжало, мелькало; хозяин охрип от ругани и тоже визжал...

<часть текста утрачена>

Весь вечер пробродил Гани по аулу и слушал, как тут и там у костров вернувшиеся из города отцы рассказывают всякие чудеса про город. И не хотелось идти в дырявую и вонючую юрту отца без сегодняшней порции костей.

Ушел в зеленый сумрак ночи и, невидимый, тихонько мурлыкал, чтобы никто не слыхал:

А - ах, как болит моя голова, Как мне хочется плакать. Вон собака утащила где - то кость. В городе у ребят бешметы с золотыми пуговицами.

Песня кривого Кадыра

Этот косой Кадыр, чудак и бродяга, не имевший даже своей юрты и жены, ничего кроме коня и домбры, евший и спавший где придется во всякой гостеприимной юрте и скитавшийся по всем джейлявам заилийских гор, делал сплошным праздником то недолгое время, которое он жил в ауле.