- Я раньше занимался медициной, - проговорил старый ученый, - но не видал ничего подобного никогда.
Он еще несколько времени рассматривал грудь мальчика, у которого пятна были особенно сильны.
- А как у меня?
Он поднял рукав рубашки. Сабина едва различила очертания пятен, которые определились под лупой. Они имели все те же особенности, только в более слабом виде.
- Я был прав, - заметил ученый изменившимся голосом, - планетная драма продолжается.
Впервые за это время вернулся к нему его пессимизм. Ему стало страшно тяжело.
- Но все - таки, - воскликнул он, - мы не испытываем ни малейшего недомогания.
- Ни малейшего, - согласилась Сабина. - Дети чувствуют себя все так же отлично.
Мейраль вошел в лабораторию. - Вы говорите про пятна? - спросил он. - Я их заметил у себя вчера, когда ложился, но не обратил на них особенного внимания. Их было шесть или семь и они увеличились за ночь.
- И вы не обеспокоены этим?
- Нет, я старался казаться обеспокоенным, но не ощутил ничего, кроме любопытства. Я вижу вас всех здоровыми и поэтому совершенно спокоен.
Может быть, он старался казаться беззаботным ради них, но его слова рассеяли беспокойство, вызванное словами Лангра.
- Я не желаю ничего лучшего, - согласился старик, - я был бы рад, если бы мог быть уверенным в том, что они пройдут безболезненно. Может быть, мы узнаем что - нибудь, наконец!
Он улыбался. Надежда заслоняла у испытателя страх неизвестности, и он беспечно предложил всем отправиться завтракать.
После завтрака Мейраль заявил:
- Я пойду к реке.
Это было сказано им как бы вскользь и случайно. На самом же деле такая прогулка была для Мейраля своего рода опытом.
Вот уже три недели, как он не совершал один отдаленных прогулок. Выйдя из сада, он был охвачен знакомым ему желанием вернуться домой. Но не уступил ему и пошел по улице вниз к реке. Мало - по - мялу он почувствовал недомогание; точно тонкие нити влекли его назад. Одновременно он чувствовал близость тех, кого он покинул. Он как бы присутствовал там, где находились Лангр, Сабина, дети, прислуга, животные. Дойдя до реки, он остановился, чтобы лучше проверить состояние своих нервов.
Остановка ослабляла влечение домой, но какое - то странное неустойчивое нервное напряжение толкало его мучительно догадываться о том, что делают все оставшиеся дома. Так он непостижимо для себя догадывался, что в данную минуту Лангр возобновил свои опыты, что дети играют у главного крыльца с собакой, что садовник снимает плоды. Но способ познания не был ни слуховой, ни зрительный, ни осязательный. Он знал это - и только. И если, например, он волновался при мысли, что Цезарина расчесывает душистые волосы Сабины, то лишь потому, что зрительный образ заслонялся другим, незнакомым ощущением, так же, как реальный образ заслоняет образы, вызванные чтением или мечтой.
«В общем, - решил он, - часть их жизни связана с моей. Но все же я не могу читать их мыслей».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.