1

Мне двадцать лет, а другу моему, приехавшему в наш город «завоёвывать мир», ещё нет и девятнадцати. Следовательно, воспоминание моё имеет стаж четверти столетия. Как хотите, а это уже давняя наша советская старина.

По вечерам мы сходимся дома и перед сном, при керосиновой лампочке, предаёмся спорным и стремительным «путешествиям в будущее», которые неизменно переселяют нашу фантазию в коммунизм. О промежуточных фазах мы попросту не имеем никакого представления. Мы знаем, что живём в эпоху военного коммунизма, и следовательно, как только барон Врангель будет выбит из Крыма и голодная блокада будет разорвана, то и коммунизм из военного превратится в тот самый коммунизм, о котором мы мечтаем в своей тесной комнатушке при свете керосиновой лампочки.

Нам вдвоём ещё нет тридцати девяти лет, а советская власть существует на свете всего-навсего три года. Мы романтичны, наивны, самонадеянны, упрямы и голодны.

На юго-востоке России царит страшный голод... Мы оба перенесли сыпняк. Вступаем в жизнь «на птичьих правах». Образования, строго говоря, никакого, и никакой профессии. Мне всё-таки удаётся пристроиться к местным газетам и заняться репортажем, а приятель мой упрямо пробивается в университет без особых к тому оснований.

Он украинец с верхнего Дона. Думал стать учителем в своём селе, но под влиянием горячих речей молодых сельских большевиков, а главное, по собственной упрямой идее он теперь решительно считает, что может сделаться Львом Толстым.

Может...

Идея эта меня переворачивает от злости и презрения к моему другу, что, впрочем, не мешает и мне завираться в своих мечтаниях. Мы не ссоримся из-за Толстого, но я не упускаю случая поиздеваться над чудаком.

- Чудак, - говорю я ему, - ты же в литературе ничего не понимаешь.

- Ты сам чудак, - твёрдо отвечает он. «Кто был ничем, тот станет всем...»

- Это не относится.

- Нет относится. Толстой имел большое образование, и я получу большое образование.

Высокий, толстый, квадратный, он сидит на полу, где разостлана его постель. Я болтаю ногами, сидя на кровати. Он смотрит на меня со своего жёсткого ложа снизу вверх с хитрым неуважением за моё преклонение перед образованностью помещиков и капиталистов. Меня тем более злит его презрение, что он, кроме каких-то конспектов, ничего не пишет. Читает много, упорно, шепчет при этом и даже сопит носом, точно лямку тянет, которой нет ни конца, ни края.

- Приняли тебя в университет?

- Примут, не бойся.

За окном глухая улица. Тишина. Мы наговорились. Надо спать.

- Колька, - говорит он мне, укладываясь под свою шинель, - ты сегодня читал статью Луначарского? В будущем все - кто хлебороб, кто рабочий - одинаково будут иметь среднее образование.

Мне делается смешно. По моим понятиям, гимназия, которая давала среднее образование, - это «врата царства» очень умных, очень знающих и особенных людей, которые делаются врачами, адвокатами, инженерами; простыми людьми окончившие гимназию никогда не остаются. Я смеюсь.

- Ты, Колька, настоящий фантазёр! Он эр-каэс-эмовец... то есть комсомолец.

Был в Чоне, что означало «части особого назначения». Постреливал в степи, когда приходилось гоняться за донскими бандами. Кого-то карал. Он имеет закалку. Я - нет.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.