1

Три года я тщетно писала на полевые почты и в бюро справок, с каждым разом отчаиваясь всё больше. И когда ясным апрельским днём 1945 года постучали в дверь, я сказала «Войдите!» почти со злостью: никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось говорить. Дверь отворилась - и ввалился Михаил, небритый, в шинели. Ещё не разглядев, кто перед ним, он спросил, здесь ли живёт Вера Петровна.

Поженившись, мы уехали на юг, в маленький приморский городок, с трёх сторон окружённый пустынными невысокими горами. Одна из этих гор, похожая на вулкан из моего школьного учебника, вдавалась в самый город, разделяя его на две части. Город кончался у воды обрывистыми берегами, поросшими поверху рыжим сухим репейником. Пустынное море, горькая вода, каменные фортификации набережной.

В городе древние развалины мешались с развалинами, оставленными войной. Жителей было немного, и город казался почти пустым.

Вечерами в окно влетали серые бабочки, большие, как листья, и, трепеща, бились о ламповое стекло; на столе прыгали кузнечики-богомолы, и передние ножки у них были молитвенно сложены; пробегали, пугая меня, пауки. Днём во дворе шуршали черепахи и ящерицы, а однажды мы нашли возле каменного крыльца шкуру ужа.

В сущности, я всё ещё не решалась поверить в счастье. Выйдешь под вечер во двор, посмотришь на развалины генуэзских башен, на обваленные здания, на ровный, обведённый пеной полукруг залива, на угасающее высокое небо и вдруг почувствуешь себя маленькой, испуганной. А тут ещё в доме, через дорогу, кто-то постоянно плакал, какая-то женщина. Мне потом сказали, что у неё погибла семья. В такие вечера я влетала на крыльцо одним прыжком и врывалась в дверь, словно за мной гнались; мне казалось, что в таком мире нет места радости, и, пока я отлучалась, с Михаилом стряслась беда.

- Что с тобой? - тревожно спрашивал Михаил.

- Испугалась!... - отвечала я, тяжело дыша и улыбаясь.

- Когда же ты перестанешь бояться темноты? - смеялся Михаил.

Потом долго не удавалось заснуть, колотилось сердце, и я в темноте тихонько трогала спину спящего Михаила: здесь ли он.

Людей я не замечала; вероятно, они были, но я не интересовалась ими. Какая-то девочка играла ракушками на дворе: она смотрела на меня, сидя на корточках, тёмными любопытными глазами. Иногда соседка на другом крыльце гремела примусом: примус не горел, и она вздыхала: «Ах, боже ж ты мой!» Я торопливо пробегала мимо знакомых, опасаясь, что остановят вопросами и разговором. Было бы неприятно расплескать свою радость, а горе и мелочные заботы казались мне прилипчивыми, вроде оспы или ангины.

Я звала Михаила Робинзоном, он меня - сумасшедшею Пятницей. А город мы называли так: Полуобитаемый остров.

2

Однажды осенью Михаил поехал с рыбацким колхозом на промысел. Рыбаки долго укладывали сеть. Потом двое залезли в лодку, трений держал её, стоя на гранитной набережной, и ждал.

- Прощай! - сказала я Михаилу и тут же поправилась: - До свиданья!

Расстроенная обмолвкой, я задержала его руку. Рыбаки засмеялись.

Я заметила, что Михаил вздрогнул.

Обнять меня он не решился; мы простились сдержанно.

- Не утони! - крикнула я и улыбнулась, чтобы скрыть страх.

Рыбаки засмеялись снова.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.