Однолетка

- Для старого времени это ты правильно сказал: по горло работы да заботы - за лошадью ходить, за коровой ходить, за птицей ходить, сено заготовлять, пахать, убирать, молотить... всего не перечесть! Теперь каждый одно дело делает: один - с коровами, другой - с лошадьми, третий - с птицей, этот - на машине, кто где назначен. Так оно и идёт. Картошки не садил, а мы её с тобой едим. Коров не доил, а молочко, - старичок засмеялся, смешливый был старичок, - своё!

- Дед... - оказал я с упрёком.

- Мы хотя люди деревенские, колхозные, - продолжал он, - а к нам разный народ наезжает и частенько слышать приходится: «Хороша картошечка - своя», «Хорошо молочко - своё». Другой и помоложе тебя, а тоже такое несёт: «Своя, своя».

- И какие мы дураки! - сказал я. - Говорим - то о новом, а слова - старые!

- Не скажи! - заступился вдруг за меня старичок. - Я думаю, не так дураки, как некогда нам поосмотреться, погордиться. На то, чтобы погордиться, время ведь нужно. А его у нас нет и нет. Как в старину говорили, некогда перекреститься, не то что похвастать...

Старичок ожидал, что я его опять о чём - нибудь спрошу. Но я молчал, раздумывая над его словами. Уж очень старичок был занятный, с «косточкой»!

Я с любопытством огляделся по сторонам. Изба была чистая, незагромождённая, подобно городскому жилью, вещами. Как всегда в деревнях, бросалось в глаза небольшое количество мебели: стол, несколько стульев, кровать. На полу чистые половички, два ярких, цветных плаката на стенах - один с портретом товарища Сталина, другой - могучая рука красноармейца, прикладом разящая зелёную гидру, под которой красными буквами, напоминающими молнии, значилось: «Добьём фашистскую гадину!» Над столом висела небольшая фотография, полувыцветшая, пожелтевшая, на которой группа совсем юных военных, времён гражданской войны, в высоких буденовских шапках, с огромными красными звёздами и крупными петлицами, выглядела сейчас, когда уже минуло тридцать лет советской власти, подобно старинной семейной фотографии, на которой отцы наши снимались в старомодных, длинных и кажущихся театральными костюмах. Три светлых окна, два по одной стене и одно по другой, были распахнуты настежь. В окна, потому что дом стоял на краю деревни, видны были два поля, как - то странно, словно в фотомонтаже, углом и наклонно сходясь за стеной избы одно к другому. На том и на другом поле кипела работа: по бурым землям шли тракторы, волоча за собой многолемешные плуги.

Земля лежала ровная, просторная и бескрайняя почти до самого горизонта, и лишь вдали скорее угадывалась, чем виднелась, тёмная полоска леса. Бурое зеркало земли пересекали серо - жёлтые полосы. Это были границы полей, не вспахиваемые и не засеваемые.

Задумавшись, я смотрел на работающие в поле тракторы, но вдруг ещё не осознанное, а скорее почувствованное наблюдение вывело меня из задумчивости.

Поражающим было именно то, что при всей внешне кажущейся одинаковости работы машин тракторы работали как - то по - разному. Вернее сказать, птицы, всегда сопровождающие пахоту, вели себя на каждом поле по - своему.

На поле, которое мне было видно через два окна, большие, тяжёлые серые галки, гнусаво крича, подолгу и в нерешительности кружились над землёй, позади идущего трактора; потом садились на пашню, суетливо клевали из вывороченной земли червей и с пронзительными, взбалмошными криками вдруг, словно их гоняли деревенские мальчишки, взлетали на воздух, чтобы через некоторое время опять воровато и внезапно спуститься на землю, поклевать, поклевать и взлететь. Рокоча шли тракторы - их было три машины, - сотрясая воздух могучим рыком, а у поворота затихали, переключённые на другую скорость. Человек на прицепе включал автомат подъёма, и лемехи выходили из земли, на время, пока трактор и плуг разворачивались. Но вот поворот пройден, и машины снова устремляются вперёд, а неумолчные птицы, крича, всё снуют вокруг.

Между тем на втором поле, которое я видел через окно в другой стене избы, дело было совсем иным. Если не считать ровного, непрекращающегося дыхания трактора, его мерного гула, - никакие другие звуки не долетали оттуда, несмотря на то, что, как и на первом поле, птицы и тут сопровождали работающие машины.

Видимо, хорошо отрегулированные моторы легко двигали тяжёлые машины, и коричневая земля, маслянистая и влажная, блестя травинками и жёлтыми соломинами, податливо переворачиваясь, отвешивалась на сторону. Казалось, по земле, будто по воде, проходит лёгкий ветерок, бороздя её. И, смотря на это, я с гордостью думал, что этот удивительный «ветер» есть машина, преобразующая землю, и человек, сидящий на ней, - творец её, повелевающий и ею и ветром.

На каждом тракторе сидело по одному человеку. Тракторист одновременно следил и за работой прицепа, а на поворотах, выбирая какое - то единственно - необходимое мгновение, чтобы не терять ритма, длинной верёвкой, прикреплённой к автомату подъёма, высвобождал лемехи из земли и, развернув машину, вновь вонзал лемехи в землю. Всё это совершалось почти незаметно, плавно, и тракторы шли всё вперёд, всё вперёд.

Здесь, как и на первом поле, за машинами следовали птицы. Однако тут птицы не взлетали и не садились то и дело и не галдели. Разделившись на три группы, вороны и галки равномерными толчками продвигались за плывущими по полю тракторами.

Не торопясь, они выклёвывали сладостную добычу и, видать, самых жирных червяков, не метались, как на первом поле, в поисках мелких, и снова, оттолкнувшись и парашюта крыльями, гигантскими шагами - прыжками двигались дальше. Глаз поражали удивительная слаженность работы трактора с плугом и движения птиц, которые неотступно следовали за ними. Будто птицы эти были уверены, что вся пахота производится лишь для того, чтобы они могли, неторопливо и степенно шагая, кормиться на взрыхлённой земле...

В спокойной, почти плавной ритмичности и в отсутствии каких - либо случайных движений трактористов была та самая умелость, которая отличает истинного мастера от ремесленника.

- Чистая работа! - оказал старичок, прерывая мои наблюдения. - Плывут, а не пашут.

Я молча согласился, а потом не утерпел и спросил о птицах, почему эти молчат и «работают», а на другом поле - грай.

- Да очень просто, - сказал старик. - Здесь дело ровно идёт, птица знай поспевай за машиной, а там, - старик небрежно указал на другие два окна, - там птицы боятся: трактор стрельнёт, поворот не одинаковый, иной раз машина станет, тракторист сходит, то да сё. Птица и пугается. А эти, как часы, - завёл и пошёл... Недаром знаменитые наши...