В тайге большой разговор

Но здесь, в Белом Яру и Зерцалове, когда разговор заходил о вступлении в этот самый колхоз, даже бедняки, - не то, что середняки или зажиточные, - черствели и замыкались в себе. Никак не укладывалось это мягкое и симпатичное слово в разум туманившийся столетиями, не западало в душу, раздираемую терзаниями за собственность, добытую в тяжелой борьбе с тайгой и суровым климатом!

Казацкое «вольготное» прошлое и недремлющий кулацкий агитплан в настоящем воздвигали между коммуной и белояровским крестьянством непроницаемую, казалось, стену. А сельский совет, искусно подобранный из числа надежных подкулачников, внешне как будто приветствуя каждое начинание уважаемых товарищей - коммунаров, втайне сторожко охранял интересы десятка кулацких владетельных семей, которые в любую минуту с удовольствием передушили или утопили бы в Чулыме каждого коммунара - партийца. В этой незавидной обстановке партийная ячейка коммуны, возглавляемая Коровянским, и повела с весны напряженную массовую работу среди крестьян, ни на одну минуту не ослабляя в то же время деятельность по хозяйственному укреплению коммуны. Агитировать старались не брехней по - пустому, а живым показом, делом, которое режет правду прямо в глаза. Учитывая особенности экономики края, бывшие красноармейцы N - ой украинской, много внимания уделили организации животноводческого хозяйства. Три породистых поросенка, выращенных на отбросах еще на заводе, расплодились к осени в доброе стадо в 29 голов, на скотный (двор коммуны к вечеру на удой пригоняли уже 30 коров, семь коров артистически выдаивал, присев на корточки, на удивление всему селу, мужчина, сам председатель коммуны тов. Заноха Григорий! Из - за плетня, притаившись за ним. следили десятки зрачков. Плетень, отделявший скотный двор коммуны от соседнего двора беднячки - вдовы Елены Куперт, стал контрольно - наблюдательным пунктом. Отсюда, не замечая сбившихся на бок платков, женщины ревниво следили за малейшим движением пальцев этого дурного мужика, который доит коров, не гнушаясь бабьей работой. - Подол опусти, панталоны видать! - язвительно выкрикивали из - за плетня.

Заноха, пряча улыбку, терпеливо сносил насмешливые замечания по своему адресу. Он, также как и все коммунары, знал цену женщинам села Белый Яр: на всех собраниях и беседах, которые устраивала коммуна, бабы выступали единым, сплоченным фронтом, ястребами кидаясь на бывших красноармейцев:

- Это в колхоз, чтобы всем вповалку спать с мужиками, под десятисаженным одеялом? - лаялись кулацкие жены - коноводки женской половины села.

- Да провались он пропадом, ваш колхоз!

Все начинания коммуны по коллективизации, сталкиваясь с версией о десятисаженном одеяле, усиленно поддерживаемой кулаками, неизменно разбивались. Хитрили мужики:

- Мы бы пошли, да вот бабы не хочу.

Коммуна, потерпев несколько поражений, резко перестроившись, выпустила тогда на арену текстильщицу харьковской фабрики им. Тинякова. На закрытом партийном заседании ей - то и было поручено подвести первый фугас под кулацкий сельсовет, который надо было, во что - бы то ни стало, взорвать.

Это была неравная борьба. Против щуплой городской работницы, сдержанной и дисциплинированной пролетарки, выступали дебелые, кулацкие женки, которых только затронь: - такого наговорят, что семь верст до небес и все лесом!

На делегатские собрания женщины первое время шли из любопытства послушать «чего еще сегодня набрешет чернявая хохлушка, жена того самого, что доит коров за плетнем у Купертовой». Плетень решил исход борьбы. Из - за плетня вышла неожиданно вдова Елена Куперт. и остановилась перед Грицько, который доил корову.

- К вам заявление подавать, или как? - спросила она просто, вздохнув так, как будто свалила с сердца тяжесть, которая ее давила много лет.

За плетнем слышался взволнованный шепот.

Вместе с Еленой пришла в коммуну ее сестра Мария. Рассорившись с родными и напоследок выложив им в лицо все обиды, заявилась с узелками и чугунком в канцелярию коммуны Прокопьева Анастасия и Прохорова Евгения. - Одеяло у нас свое! - торопливо сказала, густо покраснев, Анастасия.

За ними потянулись Донова, Ричченко и Белинская. Женский фронт был прорван, - очередь дошла до мужского. В воскресный день, когда село праздно посиживая у крыльца, грызло кедровые орешки, на улице показался старик - бедняк Ануфриенко. Он шел медленными шагами, высоко задрав голову и устремив строгий взгляд своих голубых глаз вперед, к синеющей вдали, у предгорья, тайге. На шерстяной, домотканой веревке старик Ануфриенко вел за собою корову. Корова, чистенько вымытая и вычищенная, шагало важно, как на параде, с алой бумажной розой на хвосте. Выдерживая почтительную дистанцию, ехал за отцом на телеге взрослый сын, - первейший работник на селе. Поверх незатейливого скарба, цепляясь за корыто, сидела мать - старуха Ануфриенко.

- Вот мы и пришли! - произнесла она, низко кланяясь выскочившему в ворота, вслед за кроликом, Михайло Ивановичу Бондаренко. Михайло Иванович, растерявшись, отдал по - военному честь, неожиданно для самого себя щелкнув каблуками. Никогда не щелкал, а тут вдруг щелкнул.

- Здравия желаем! - гаркнул неестественно громким голосом Михайло Иванович.

- Пожалуйте! - широко распахнул он ворота, выбив ударом кулака щеколду.

А село бурлило, кипело в котле классовой борьбы. Коммунары, сорвав маску с кулацкого сельсовета, на досрочных перевыборах дрались за каждую свою кандидатуру до хрипоты в горле. На подступах к сельсовету кулаки были разбиты наголову.

Сдайте печать секретарю, гражданин, - строю произнес, войдя в помещение совета, новый председатель червоноармеец Хлыстов. Секретарь, коммунар Карпушенко, сел за стол. Свои 650 центнеров задолго до хлебозаготовительных сроков коммуна привезла в Ачинск красным обозом на парных возах немецкого образца.

Обеспечив себя продовольственным и семенным фондом, коммуна начала строительство крупного жилого дома, теплого скотника на 100 голов и большого свинарника. А пока, чтобы и эту зиму не страдать, как прошлую, правление купило в селе несколько домов, где и разместило разросшееся население.