... В морозном воздухе фабричный гудок явственней звучит. Кажется, нет нигде предела его хрипловатому голосу. Схваченные морозцем лужицы блестят на солнце осколками узорчатых стекол и хрустят под сапогами. Озябшее лицо потвердело, - будто бы оно покрылось тоненьким слоем льда.

Свирин откидывает воротник плаща и прячет в нею подбородок, придерживая углы воротника. Но зябнут пальцы, и он опускает руку в карман. Еще не успел нащупать звеневшие медяки, как почувствовал, что кто - то его схватил под руку. Слева, в ногу, шагал Прохоров. Коротенький нос его, с тремя прыщиками на переносице, обескровился от мороза вконец. Пухлые веки часто хлопали.

- ...а я тебя хочу вызвать на соревнование! - просто сказал Прохоров, как бы продолжая раньше начатый разговор. - Ты согласен? Свирин никак не ожидал такого наскока. Он поглядел в прохоровские озорные глаза, чуть - чуть светящиеся зеленью, и опять сомкнул концы воротника. Одновременно с выдохом пара, приглушенно сказал:

- Зачем это?..

- Вот здорово! - не теряя шутливого тона, почти кричит Прохоров, и шутливо толкает Свирина. От неожиданности тот сильно качнулся, припрыгнув на одной ноге, выронил сверточек завтрака. Пакет лопнул, из дыры выглянули кусок черного хлеба и огурцы, похожие на каких - то зверьков. Шутка окончилась неудачей. Прохоров кинулся помогать Свирину. Но тот одной ладонью накрыл пакет, сгреб и стал досадливо пихать его в измызганный карман плаща.

Свирин тяжело выругался и прибавил шагу. Прохоров едва поспевал за ним. Хотел заговорить, но никак не завязывался разговор. Свирин только отругивался.

У фабкома толпились рабочие. Поделившись на группки, шумно спорили. Председатель цехпрофбюро стоял у входной двери и что - то упорно доказывал. Длинные пальцы рук плавали над головами окружавших его рабочих, словно он их гипнотизировал. Вдруг пальцы цехпрофа исчезли, сам он попятился к стене, - дверь отворилась. и высунулась чья - то большущая голова.

- Заходи... Открываем собрание!

В это время Свирин и Прохоров подходили к крыльцу; рабочие дружно подсыпали к двери - и они невольно разошлись. Маленький зал был переполнен. Люди проходили вперед как - то вплавь: сначала пропускали руки, затем плечи, а ноги невидимо, словно резиновые, подбирались за юркнувшим туловищем. Первое слово взял секретарь цеховой партячейки... Говорил мало. Всем было известно, что девятый комплект самый отсталый на ткацкой фабрике. Выработка последнего месяца равна шестидесяти девяти процентам. Большое количество сработанного товара идет в брак. За такую работешку обещают комплекту рогожное знамя и черную кассу.

- ...мы должны доказать, что девятый комплект умеет по - ударному работать и выполнять нормы! Ссылаться на объективные причины нельзя, - все зависит от нас. товарищи. Шире развертывая ударничество, индивидуальное соревнование, необходимо добиться в этом же месяце выполнения промфинплана и перевыполнения! Трудно было в тесноте двигать руками, но все - таки похлопали словам секретаря. Никому не хотелось получать рогожного знамени, идти за получкой в черную кассу, отстать от всех рабочих фабрики. И, выступая один за другим, рабочие давали обязательства ликвидировать обозначившийся прорыв, работать «на все сто». Заканчивали тем, что, вступая в какую - нибудь бригаду, вызывали кроме того друг друга на индивидуальное соревнование.

Когда Прохоров добился слова, он объявил:

- Вызываю на соревнование Свирина! Обещаюсь перевыполнять нормы.

На Свирина посмотрело множество глаз. Чувствуя на себе ожидающие взгляды, он поднялся, громыхнул в кармане медяками, ответил: - Вызов принимаю... Секретарствующий не успевал записывать. А когда рука начала ставить усталые буквы, раздался второй гудок. Толкаясь и обгоняя, рабочие уходили к стайкам. Они готовились сдержать слово, записанное в резолюции, комплектного собрания: вернуть недоданное фабрике, выполнить нормы «на все сто».

Прохоров справился со станками, расстегнул косоворотку. Летним загаром открылся треугольник припотевшей кожи. Голую до локтя руку положил на батан и стал помогать его ритмичным, чуть нервным, движениям. Прищуренными уголками жидких глаз Прохоров наблюдал за Свириным и все ждал удобной минуты, чтобы с ним заговорить. Когда случай выдался, он сказал:

- Нам надо вывесить нормировочные таблички на стенках и каждый день записывать, как они выполняются. Так удобнее для учета! Свирин, будто бы нарочно, отошел, а потом сквозь шум станков крикнул:

- Ладно...

Больше ничего не сказал. А то, что буркнул себе под нос, заглушили станки. Он понял, что немного погорячился. Хотя и не мог никак придумать причину отказа. Но тогда подумалось иначе: «Может быть и забудется. Ну, покричали, вызвали друг друга, записали, - но вспомнят ли об этом? Забудется, может быть!»

Оказывается, не забыли. Подтвердилась и пословица: что написано пером, то не вырубишь топором. Свирин теперь почувствовал смысл этой пословицы глубоко, всем нутром. В нем что - то лопнуло, как с огурцами пакет, и выкатилась большая обида. То, что было написано на черной доске, уже нельзя махом одним стереть. Плотным потоком, наступая передним на пятки, вдоль коридора идут рабочие на смену. Свирин видит, как все головы, точно по команде, поворачивают направо и читают на квадратной фанерной доске его фамилию. Потому и не вырубить ее топором, что теперь в комплекте все уже знают об этом.

Свирин думал о бюро, которое занималось выяснением этого случая. «Выговор дадут? - ладно. Шею не оттянет выговор. Запишут в протокол, а потом - забудут. Как всегда...» Он мог даже передать заранее весь разговор, который затеет секретарь ячейки, беспокойный рыжий парень.

- «...одна пустая голословность, Егор! Никакого примера нет. Как же так? Ты комсомолец, а плетешься в хвосте! Беспартийные что скажут, если мы будем срывать выполнение плана, увеличивая брак, простои станков?! Вызов мало принять, - надо его заработать. А ты волынишь, Свирин. Дисциплину где - то растерял. Смотри, последнее тебе предупреждение. Не исправишься - возьмем у тебя комсомольский билет!...»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.