На Онеге

« Не хочу учиться, хочу жениться».

Ставили « Недоросль».

В антракте струнный оркестр бренчал « Интернационал», « Вы жертвою пали» и... « Во поле березонька стояла».

Отъезжающие сидели на почетном месте, в первом ряду, на стульях. Взрослые, чуя на спине злые уколы жениных взоров, сосредоточенно смотрели на сцену, не понимая игры, перепутывая действующих лиц. Парни сбились кучей, одетые в самое лучшее, с волосами, обильно уснащенными деревянным маслом. Испуганные торжественной обстановкой, они украдкой озирались вокруг, стараясь глубже, надолго запомнить весь этот родной гам, вереницу знакомых пятен - лиц. Но они сидели бодро, шпыняли друг друга локтями, пересмеивались и только вздрагивали каждый раз, когда в зале смеялись.

- Эк их разнесло!

- Посыпали горох.

- Черти! Между их головами, крепкими, как капустные кочаны, маком цвели косынки комсомолок. Их рассовал нарочно Петька, секретарь ячейки, своим видом и разговорами подбадривать ребят. И девушки, наклоняясь к соседям, обдавая горячим дыханьем, бойко шелестели губами.

- Не забывай нас, Васюха!

- Вы - то нас не забудьте.

- Мы - то не забудем. Коли что, пиши: Наде Петровой.

- Ответишь?

- Конечно.

- Напишу, а ты ответь, как у вас в ячейке. - Все распишу...

- Эх, вы, птахи!

Ребята знают, что им будет не до писулек, что птахи позабудут их, как только они уедут, но внимательность девушек успокаивает их.

Павел сидит один, глаза его ищут знакомый синий платок и не находят. Он одет по-обычному, у него нет праздничного наряда, и рядом с разряженными соседями он чувствует себя худо. Может - быть, Груня и здесь, но стыдится подойти к нему, оборвышу, и нарочно прячется. Может - быть ее и нет, она гуляет с кем - нибудь у реки и целуется, вернее всего с Петькой, его тоже не видно. И зал качается перед ним, и голос девушки стучится в уши назойливый и ненужный:

- Павлик, что ты молчишь?

- я...

- Я тебе говорю целый час, а ты не отвечаешь...

- Это ты, Катя, ну, как у тебя дела?..