Перелом был совершен, положение восстановлено; Фрунзе оставил полк и поехал с Еланем к другому полку, к пугачевцам. Взбирались на холмики, на пригорки, осматривали местность, совещались, как лучше развивать операцию, вновь и вновь разучивали карту, всматривались пристально в каждую точку, сравнивали с тем, что видели здесь на самом деле. Пугачи продолжали идти по берегу. Стали подходить разницы и батальоны Домашкинского полка; они выравнивались вдоль шоссе. В полдень был отдан приказ об общем дальнейшем наступлении. Как раз в это время показались колонны неприятельских полков; они с севера нависали ударом в центр группы, готовой к наступлению.
- Это, может быть, стада, - предполагали иные.
- Какие стада, когда штыки сверкают! - замечали им.
Видно ли было сверкание штыков, - сказать нельзя, но уж ни у кого не было сомнения, что идут неприятельские полки, что от этого боя зависеть будет многое. Фрунзе хотел участвовать и в этой схватке, но Елань упросил, чтобы он ехал к переправе и ускорил переброску полков другой дивизии. Согласились, что это будет лучше, и Фрунзе поскакал к переправе. Скоро под ним убило лошадь и самого жестоко контузило разорвавшимся поблизости снарядом. Но, и будучи контужен, он не оставил там работы, на берегу, - подгонял, помогал, советом, переправил туда часть артиллерии.
Прежде всех подвел к Иваново - Вознесенскому полку батарею Хребтов. Он встал позади цепей и в первом же натиске неприятельском, когда застыли цепи в состоянии дикого, окостенелого выжидания открыл огонь. И бойцы, заслышав свою батарею, вздрогнули, весело, пошли вперед...
Наступление развить не удалось: на разинцев и домашкинские батальоны навалилась грудью вся та огромная масса, что двигалась с севера. Слишком неравные были силы, слишком трудно было удержать и перебороть этот натиск, - разницы дрогнули, отступили: в одном батальоне произошло замешательство - там было мало старых бойцов, больше свежей, непривыкшей молодежи; этот батальон сорвался с места и помчался к берегу, за ним кинулись отдельные бойцы других батальонов. Иваново - возне - сенцы задержались под Турбаслами. Теперь часть неприятельских сил обратилась на них. Елань подскакал к Хребтову.
- Разинцы, Хребтов, отступают, надо помогать! Поверни орудия, бей правее по тем частям, что преследуют отступающих!...
И Хребтов повел обстрел. Верный глаз, смекалка и мастерство испытанного закаленного артиллериста сделали чудо: снаряд за снарядом - и в самую гущу, в самое сердце неприятельских колонн... Наступление было остановлено.
В это время Чапаеву на том берегу помогал при переправе Михайлов. Когда он увидел, что к берегу сбежалась масса красноармейцев, понял, что дело неладно, побежал к Чапаеву, хотел доложить, но тот уже все знал.
- Михайлов, слушай. Только сейчас погрузили мы батальон еще... Туда нужны силы... Этого мало... Надо отогнать этих с берега, - понял? От них - одна гибель. Поезжай, возьми их обратно, за собой - понял?
- Так точно, - и Михайлов уж на том берегу. Разговор у него короток, да и нет времени разговаривать: задержав иных бегущих плеткой, иных револьвером остановил, крикнул:
- Не смей бежать! Куда, куда бежите? Остановись! Одно спасенье - идти вперед! За мной, чтобы ни слова. Кто попытается бежать - пулю в голову. Сосед - так его и стреляй. За мной, товарищи, вперед!
Эти простые и так нужные в ту минуту слова разогнали панику: бежавшие остановились, перестали метаться по берегу, сгрудились, смотрели на Михайлова и недоуменно, и робко, и с надеждой:
«А не ты ли и вправду спасешь нас, грозный командир?»
Да, он их спас: в эти мгновения иначе, как плетью и пулей, действовать было нельзя. Он взял их, повел за собой. Построил, как надо, толпу снова превратил в организованное войско. И теперь, когда подходил с ними навстречу отступавшим двум разинским батальонам и домашкинцам, те вздрогнули радостью, закричали:
- Пополнение идет! пополнение!
В такие минуты ошибку рассеять было бы преступлением, их так уверили, что тут показалось действительно, пополнение. Батальоны повернули, пошли в наступление.
Но победы здесь не было. Только - только удалось неприятеля отогнать, и когда отогнали, главные силы его загнали на Иваново - Вознесенский полк: он очутился под тяжким ударом, он выдержал одну за другой четыре атаки нескольких неприятельских полков. Здесь героизм и стойкость были проявлены необыкновенные. Выстояли, выдержали, не отступили, пока не подошли на помощь свои полки и облегчили многотрудную обстановку...
Ушедших по берегу пугачевцев, чтобы не дать оторваться, надо было оттянуть обратно; когда приказание было отдано, и они стали отходить, - молчавший и, видимо, завлекавшие их неприятель открыл одну за другой ряд настойчивых атак. Пугачевцы отступали с потерями... Схватывались, отбивались, но в контр - атаку не ходили - торопились скорее успеть на линию своих полков.
И когда все части снова были оттянуты к шоссе, сюда пришло известие о том, что Чапаев ранен в голову, что Еланю поручается командование дивизией... Тяжелая весть облетела живо полки, нагнав на всех уныние... Вот и не видели бойцы здесь, в бою Чапаева, а знали, что тут он, что все эти атаки, наступления и отходы, что все это не помимо него совершается. И как бы трудно ни было положение, верили они, что выход будет, что трудное положение минует, что такие командиры, как Чапаев и Елань, не заведут на гибель. Узнав про чапаевское ранение, все как - то сделались будто тише и грустней... Наступление к тому времени уже остановилось, сумерки оборвали перестрелку. Затихло все. Над полками тишина... Во всех концах стоят сторожевые Охранения, всюду высланы дозоры. Полки отдыхают, На утро, перед зарей, назначено общее наступление.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.