- По цехам! - командовал пристав. Двор опустел.
У дверей мастерских дежурили конные. Затекали моторы, шумно задышали мехи, в огромных чанах забурлило варево из расплавленной стали, гулко и тяжело заговорили цеха.
Швейцар разносил кофе в директорском кабинете...
Адик бил молотом по раскаленной болванке, на щеке кровь от казацкой нагайки запеклась тягучею, черною змейкою. И тягучими черными ячейками тянулись к мозгу ненависть, обида, тоска.
За грудою чашек, на дворе, метался молотобоец - старик. Казацкая лошадь искрошила у него ребра. Он выл бесконечною страшною нотой и вместе с воем выплевывал запекшиеся черные сгустки крови.
Полицейский врач приехал на завод осматривать раненых только к полуночи.
АДИК СПАЛ, прижавшись к отцу. Николай лежал на самом краю постели, чтобы сыну было просторней, - во сне нащупывал двумя пальцами седенький клинышек бороды, улыбался блаженной улыбкой.
Еще было совсем темно, когда Адик встал. За ним вскочил и отец.
- Спи, старина!
- Ты бы лучше поспал. Я всегда могу., тово... поваляться...
Адик присел на постель, рядом с собою посадил Николая.
- Штуку я одну, отец, знаю.
Дрожащими пальцами нащупал очки, надел их зачем - то как будто лучше разглядеть мог в них сына во тьме.
- Знаю такую я штуку... И замолчал. Отец взял его за руку, прижался щекою к плечу, вздохнул тяжело, с присвистом.
- А мне можно знать эту штуку?
- Может - можно, а может - нельзя!
И вдруг обнял отца.
- Скажу, старина. Тебе скажу!
Гулкими ударами заколотилось сердце Краева в каком - то жутком предчувствии.
- Обещаешь молчать? Старик приложил руку к груди.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.