День склонялся к вечеру. Солнце село за Сокольничьей рощей. Усталые, израненные люди ложились на траву, чтобы обмыть раны, завязать их, отдохнуть после двухдневных боев. Многих товарищей не досчитывались ополченцы.
Опять появились люди, подосланные поляками. Они начали сбивать казаков:
- Зря помогаете! Обманут вас нижегородские воеводы. Спасете их, а потом они и вас побьют.
Козьма едва успевал уговаривать недовольных. Грозила новая междоусобица. Обещанный казакам гетманский обоз остался не отбитым, и впереди ничего не видно хорошего. На казаков напало уныние. Промокшие, полуголодные, утомленные, они начали паять духом.
Тогда Минин пришел в шатер к Пожарскому, сказав, что он сам попробует побороться с гетманским войском; не словом, а делом надо поднять дух в казачьем лагере.
Пожарский ответил:
- Возьми кого хочешь... Но не будет ли хуже от того?
- Лучше умереть, - ответил Минин, - нежели видеть такое неустройство. Ты, князь, должен беречь себя. Не дай бог, тебя убьют! А я... Все равно!
Он отобрал лучших воинов. Взял с собою три сотни наиболее отличившихся в бою. Пользуясь тем, что поляки, утомленные боями, безмятежно расположились на отдых, Минин быстро переправился со своими ратниками на крымский берег Москвы - реки и с необычайной силой ударил в тыл на приготовившуюся ко сну польскую пехоту и конницу.
С противоположного берега Москвы - реки видно было, как Козьма, громадный, без шлема, с развевающейся бородою, высоко подняв саблю, бурею несся по нагорью впереди своего отряда... Видно было, как его всадники, не страшась пуль, стройно, с копьями наперевес скакали вслед за ним. Такого безумного наскока никак не ожидали поляки. Папская пехота разбежалась врассыпную под сокрушающим натиском нижегородцев. Конница поляков оказалась неподготовленною. Она стала подаваться назад. Кони уже вошли в реку, а нижегородцы продолжали наваливаться грузною, свирепою толпой на шляхетских воинов, давя, кроша их с неслыханною жестокостью. Часть польских всадников, которая находилась поодаль от воды, боясь также быть «втоптанной в реку», в ужасе бросилась к своему укреплению. Пришел конец тогда конникам, которых Козьма вогнал в воду. Их расстреливали по одиночке. Покончив с ними, Козьма погнался со своими воинами вдогонку за остатками конницы.
В лагере Хоткевича от такого неожиданного и стремительного удара поднялась суматоха и многие бросились бежать куда глаза глядят. Особенно перепугались люди в обозах. Они перелезали через воза и стремительно, врассыпную разбегались по полю.
В это время пехота нижегородцев, сидевшая во рвах и крапивниках, с боевыми криками бросилась на помощь Минину.
Сам храбрейший гетман Хоткевич в панике понесся на коне по полю, оставив обоз и шатры в добычу нижегородцам.
Победа на стороне Минина была полная. Казаки были изумлены бешеной храбростью нижегородского старосты. С радостью и огромным уважением приняли они от него в дар отбитый у Хоткевича обоз. Имя Козьмы Минина затмило имена всех подмосковных воевод.
Пожарский приказал пушкарям и стрельцам произвести «великую пальбу» по отступавшим войскам Хоткевича. Гаврилка постарался на славу. Стрельба по польскому стану продолжалась два часа. От грохота пушек не слышно было даже разговоров, и дым носился «как от великого пожара».
Разбитые нижегородцами, поляки сначала отступили к Донскому монастырю, а затем и вовсе исчезли из - под Москвы.
Козьма своею победою решил судьбу войска гордого гетмана. Лазутчики донесли, что Хоткевич «хребет показал», побежав по Можайской дороге обратно к себе в Польшу.
После этой победы ополченцев над гетманом Хоткевичем сдача поляками Кремля стала вопросом нескольких дней. Польскому гарнизону уже неоткуда было ждать помощи. Судьба его была предрешена...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.