Он крепко пожал мою руку и ушел. Ушел на войну...

А я? Мог ли я оставаться в стороне? Не помню, до какой станции я довез мать и детей, пересадил их на поезд, отправлявшийся 8 глубь страны, а сам поспешил в Ленинград.

Он встретил меня угрюмо. Ни одного огонька. В ночной мгле не различить труб знакомых заводов, корпусов новостроек, дорогих сердцу мест. Лицо города было строгим, исполненным уверенности и решимости... Много военных. На перекрестке улиц милиционер без белых перчаток, но в каске.

Четыре друга дожидались меня в общежитии. Когда улеглось оживление, вызванное встречей, Юрий Капков смазал:

- Экспедиции рухнули, а вместе с ними и наши мечты. Их разбомбили фашистские стервятники, ворвавшиеся в тишину нашей жизни...

Родина готовилась к великим битвам. И наше место было на полях сражений. Тут же мы написали заявление в райком комсомола: «Просим зачислить нас добровольцами в ряды Красной Армии».

Все пятеро поставили свои подписи.

Мой лицевой счет

Нас зачислили в истребительный батальон, командиром которого был капитан Терехов. Меня назначили командиром взвода, Юрия Капкова - моим помощником, Митю Кулакова - командиром отделения, Юрия Херувимова и Анатолия Кремлева - рядовыми.

Друзья пробыли со мной надолго: их перевели в дивизию, отправлявшуюся на фронт. Как я им завидовал! Теперь могу сознаться: в те дни войны я мечтал о танках, самолетах и почти не верил в боевую силу винтовки. Кругом столько говорили о грандиозности технического вооружения врага, что винтовка казалась мне пережитком старого.

Немцы были у стен вашего города. Обессиленные, изнуренные, они кротами зарывались в землю. Мы выкуривали их из окопов и уничтожали. Вот тогда я снова уверовал в боевую мощь нашей русской винтовки, в силу одиночных выстрелов, методически, изо дня в день выводящих из строя вражеских офицеров, пулеметные и минометные расчеты, фашистские самолеты.

Я помню день, когда открыл свой лицевой счет истребления врага. Это было 8 сентября. Тринадцать бойцов разведывательного отделения заняли передний окоп у самой реки. На противоположном берегу немцы. Вечерело. Солнце у самого горизонта. Тихо и безлюдно кругом. Вдруг вижу: идут двое. Немцы. Во весь рост вытянулись, точно не воры, а хозяева. Каждый в руках по ведерку держит. Взыграла во мне злость. Чему радуются: нашему солнышку, тишине нашего края, певучести наших птиц? Приложился я к винтовке. Вспомнились почему-то тир, наглая фашистская рожа мишени... Я нажал на пусковой крючок. Один немец плюхнулся: ноги на берегу, голова в воде. Второй залег, переждал и ползком стал взбираться на берег.

- Уйдет гад! - шепнул мне сосед. - Быстрей стреляй!

Но стрелять было нельзя. Немец умело полз. Он точно сросся с землей. Однако только он вылез на гребень крутого берега, как его поймала моя пуля. Ну, думаю, приманка есть. Полезут фрицы за своими друзьями. Им друзья эти не так уж нужны, да ведь не пропадать же ведеркам. Лежу и жду. Все застыло кругом. И вдруг где-то совсем рядом вспыхивает яркое магниевое пламя ракеты, стрекочет пулеметная очередь. Это немцы заметили своих убитых и теперь нервничают... Ничего, пострекочут и перестанут. Лежу, жду.

Под утро на берегу показались трое в зеленых мундирах. Осторожно ползли они к убитым. Двое вытащили мертвецов на берег, а третий потянулся за ведерками. Я выстрелил. Один остался лежать на берегу с протянутой рукой. Другие поспешили было уползти. Но им это не удалось. И они скатились в воду. К полудню приползли еще двое. И они остались лежать тут же.

Пожал мне командир руку и говорит:

- Поздравляю! Лиха беда - начало! - и тут же протягивает мне снайперскую винтовку.

Хорошая оказалась винтовка.

Принес я новую винтовку в блиндаж. Разобрал ее, почистил. Провозился допоздна. Только заснул, будят.

- Вставай, вставай! - кричит командир взвода.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.