Юность Марфы

Но Лида бежала мимо с камнями в переднике, и глаза у нее были такие, каких Марфа никогда не видала.

Потом толпа подалась назад. Все побежали. Кто-то втащил Марфу за руку во двор флигеля. Там все было буднично в первую секунду. Копошились какие-то ребята, куры, женщина вскрикнула, когда толпа хлынула в ворота.

Это был двор дома № 48, обнесенный высоким забором. Он стал их крепостью.

- Оружия-то много, обороняться есть чем! - весело крикнул кто-то.

Посредине двора лежали груда камней, листы железа, поломанные болты.

Теперь Марфа не только подносила камни. Руки у нее сильные, глаз меткий. Мимо забора, пригибаясь, проносятся жандармы. Им в голову, в лица дождем булыжники, кирпичи, даже маленькие шрапнельные пули: мальчуганы стреляют из рогаток.

- Это вам не курсисток бить на Казанской! Получай, фараоново племя!

Первая «атака» отбита. Парень рядом с Марфой смотрит на нее с одобрением:

- Здорово, метко бросаешь, девушка! Так им! За безвинную кровь!

- Разве есть убитые?

Парень сбивчиво рассказывает о том, чего не видела Марфа, как пришли к заводу матросы, вызванные Ивановым: « - Не наши, с того берега, с полигона. Народ не верил, что будут стрелять. Они стреляют, а Гаврилов кричит: «Не бойтесь! Это холостой!» И тут же упал Панко: горло ему пробило насквозь. Гаврилов вышел вперед, засучил рукава, татуировку показывает. «Ребята! - кричит. - Я сам на флоте служил, и вы службу кончите, может быть, к нам же на завод пойдете!» В третий раз выстрелили поверх голов...»

И точно в подтверждение взволнованного рассказа во дворе дома № 48 засвистели пули. Девушка в синем платочке, охнув, рассыпала камни из передника. Марфа выглянула через рейки забора. Полицейские выстроились напротив и из револьверов в упор стреляли по двору. Ребята, дрогнув, подались назад.

- Окружили! - крикнул кто-то.

Тут-то у нее, Марфы, нашлись нужные слова. Разгоряченная, гневная, встала она перед отступившими:

- Вперед! Ничего не случилось. Постоим за братьев!

Всю силу свою она вложила в этот крик, всю ненависть и восторг. И снова их «отряд» вернулся к забору, и в ответ на револьверные выстрелы опять полетели в городовых камни и лом. Недаром они вызвали Омский полк, полк солдат с винтовками и шашками против безоружных рабочих.

А потом началось то, о чем мучительно вспоминать: полиция ходила по домам, разыскивая участников бунта. Аресты, обыски, бесконечные аресты. К ним, Яковлевым, набились ребята - совсем малыши, подростки. Пришла полиция. Стали выводить ребят по очереди. Из-за двери крик: «Дяденька, не бейте!» Мария тогда расплакалась: нервы не выдержали, а Марфушу зло взяло. Чего хныкать? Еще ничто не погибло.

Ночью она побежала к дяде, на Семянниковский завод. Хотелось рассказать о происшедшем так, чтобы поднялись семянниковские, заступились за товарищей, за тех, кто взят под стражу, арестован, посажен на баржу.

Ночь была белая. Марфа бежала через это светлое - не ночь, не день, - точно на крыльях летела: она верила в ту ночь, что все возможно. И в ту же ночь, должно быть, отплыла баржа с арестованными. А все-таки на другой день семянниковские бастовали...

Пять дней не была Марфа дома: товарищи уговаривали не показываться. Вернувшись, наткнулась в сенях на «Паука» - так звали обуховцы «своего» жандарма, маленького круглого, красненького. Невольно вздрогнула: «Пришел по мою душу».