За Невской заставой в ходу были куплеты с припевом «скипидарница моя». «Скипидарницы»

слыли девушками острыми: на язык не попадайся. Насмешницей была и Марфуша. Но в красивых ее глазах никогда до конца не таяла печаль.

Удивительная это была девушка, что-то в ее облике напоминало северную русскую весну, когда даже самый солнечный, самый ясный день чуть подернут застенчивой грустью. Быстрая, стремительная, иногда она затихала, уходила в себя, точно тучки на ее лицо набегали. После ареста Василия две их осталось у матери, две непохожих сестры.

У Марии Яковлевой все было отчетливо понято и взвешено. Работа на текстильной фабрике еще потрудней, чем на карточной, вставать надо затемно, но Мария все успевала: и комнату прибрать и книжку почитать. И читала она спокойно, не забывая о том, что творится вокруг и что назавтра нужно сделать, и щеки у нее не горели. И любила она иначе, чем Марфа. Разве могла бы Марфа думать о дорогом ей человеке, не представляя его и себя вместе на баррикадах - в Париже, а может, и не в Париже, может, здесь, у нас, рядом? Подробности от нее ускользали, важно, чтоб они с Иустином были вместе, важно общее ощущение удивительного подъема, когда, кажется, только подпрыгнуть - и полетишь. Сестре Марфа об этих своих мечтах никогда не рассказывала: засмеет.

Весенний ветер дул за Невской заставой. События надвигались. Первого мая обуховцы на работу решили не выходить. Но администрация приняла все меры, и праздник удался лишь наполовину: многие все же встали к станкам, хоть работали в этот день плохо, взбудораженные горячими речами и листовками.

На другой день по заводу пронесся слух: всех, кто не вышел вчера на работу, уволят. Рассчитать пришлось бы тысячу двести человек - почти треть Обуховского завода. Начальство приступило к выполнению плана осторожненько: увольняли рабочих понемногу, небольшими партиями. 2 мая за воротами завода оказалось двадцать шесть человек. Тогда самые решительные из пушечной и станочной мастерских предупредили администрацию: «Если еще хоть один рабочий будет рассчитан, - завод забастует».

Сладкоречивый начальник Власьев уходил в отпуск. Заместитель его - Иванов - был деспотом прямолинейным: заявления рабочих он как бы не заметил. Решено было заступиться за товарищей, бастовать, предъявив администрации серьезные требования: об уменьшении рабочего дня, о праздновании Первого мая, о человеческом обращении.

... Седьмого мая, придя на фабрику, Марфа чувствовала себя необычно. Работать карточницы начали как всегда, но тихий слух о событиях на Обуховском заводе шел от станка к станку. Девушки перешептывались с горящими глазами, возбужденные. При каждом громко сказанном слове Марфа вздрагивала и переглядывалась с подругой Лидией Бурчевской, хоть простодушная Лида была осведомлена далеко не обо всем.

До обеда все шло обычным порядком. И только когда над заводом, над «карточными» флигелями, над улицами села Александровского грозно заревела пожарная сирена и в цех к «скипидарницам» с гиком и свистом ворвалась молодежь крича: «Закрывай станки! Уходи с фабрики!», - Марфа и Лидия бросились на улицу.

Ревела сирена, Марфуша знала, кто пустил ее в ход, и оттого, что это был он, Иустин, все происходящее становилось особо праздничным и радующим. Улица была запружена народом. Марфе показалось, что она никогда не видела таких молодых, разгоряченных лиц.

На вид шло обыкновенное гуляние. Ребята шутили, поплевывая семенной шелухой. Только полицейские были чересчур суровы, и что-то их очень много, фараонов, и они грубо говорят с проходящими.

Весело, а какое-то странное напряжение в воздухе. Марфе хотелось идти быстрей, бежать, но пробирались они с трудом: толпа густела. Мелькнула ярко-красная рубашка Малышева. Марфа хотела окликнуть его, но потеряла из виду. У пивной «Зеленая роща» группа знакомых ребят. Стоят серьезные. Марфа знала: решено не пускать сегодня рабочих в трактиры, не давать никому напиваться.

Девушки спешили. Знакомый литейщик на ходу, урывками рассказал им о событиях сегодняшнего дня. Требования прочитали заместителю начальника Иванову. В одном из пунктов говорилось: «Убрать Иванова». «Этак, вы и министров потребуете убрать?» - кисло усмехнулся Иванов. «Не только министров, но и самого царя...»

... Потом к рабочим вышел Власьев во всей амуниции, на груди целый иконостас. Обещал переговорить с министерством. Уехал, попросту удрал. Теперь жди полиции...

У шлагбаумов гудела толпа. Девушки остановились. Здесь, видимо, происходило что-то важное. Вдруг народ раздался в стороны. По мостовой, тяжело цокая копытами, проскакала сытая вспененная лошадь без седока.

Началось. Не умом - всем сердцем Марфа поняла это. Не книги, не фантастические баррикады - настоящее, жизнь! Вот они, мордастые, у шлагбаумов - сколько их пригнали! На лошади впереди тяжелый, большой, верно, пристав. А по эту сторону - свои, наши. - Не пропускайте, опустите шлагбаумы! Так его, так... Это тебе за Васю! За нас! За всех!

- В камни, товарищи! Бей фараонов! Позднее, припоминая случившееся, Марфа никак не могла установить последовательность событий. Кто сказал им, что камни лежат возле узкоколейки, что самое нужное сейчас - бежать опрометью к груде, накладывать доверху в фартук и как можно скорей обратно? Все делалось как-то само собой... Распоряжался кто-нибудь? Быть может, Анатолий Гаврилов? Она помнила мелькавшее в толпе бледное чернобородое лицо токаря, его соломенную шляпу. Камни были чуть теплые от солнца, куча все убывала, она попробовала выломать камень из мостовой, сорвала ноготь, кто-то протянул ей железный болт:

- На, копай!

Волосы лезли в глаза, хотелось их отбросить - руки были заняты.

- Чем бы подвязать, Лида?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.