Подумали мы с товарищем и согласились.
Началась мучительная ночь. Сначала пошел танцевать я. Танцевал долго. Голова кружилась от голода, не повиновались ноги, уставшие от сегодняшней бесконечной ходьбы. Потом я заменил товарища, который, пока я плясал, изображал на губах нечто вроде музыки бом-бор - балалайки. Плясал измученный товарищ. Потом снова я. И так до утра. Люди из других комнат приходили поглядеть на «чудо», найденное писарем. Они смеялись над разрезом наших глаз. Смеялись над нашими танцами и песнями.
Мучительная злоба проснулась в моем сердце.
Утром нас посадили в поезд, и на другой день мы вновь увиделись со своими товарищами.
27 декабря 1903 года мы благополучно прибыли в город Янов.
Нас привели в казармы и объявили карантин. Поразили меня грязь, вонь, специфическая смесь запахов прогнившей капусты и грязных портянок. Спали солдаты на длинных нарах, без простыней и одеял, в одежде, так как казармы не отапливались.
Началась учеба. Мучительно было учить титулы и имена царской семьи. Как ни долбишь трехэтажные, а иногда пятиэтажные их титулы, обязательно что-нибудь соврешь, отвечая уряднику. Иногда же просто выговорить не сможешь. С тем, что мне, калмыку, это трудно, никто не считался.
Когда началась серьезная полковая военная учеба, я с первых же занятий показал себя как неплохой наездник и меткий стрелок.
И как мне ни трудно было, я все же выучился писать и читать уже сравнительно прилично.
Постепенно меня стали «выдвигать». Но «выдвижение» это обходилось мне дорого. Отмечало меня высшее начальство, и каждое мое повышение возбуждало гнев нашего командира сотни. Он придирался ко мне всячески. Без конца подвергался я дисциплинарным взысканиям. Что может быть тяжелее, когда в лице своего ближайшего командира чувствуешь врага? Была у меня мысль - бежать. Но не хотелось расставаться с военным делом. Как ни тяжела была солдатская служба, я все же любил ее.
Наступил 1905 год. Вспыхнуло восстание на броненосце «Потемкин». Грозной волной прокатилось оно по большой России.
Нас послали в город Домбров. Домбров был объявлен приказом на военном положении. Граждан, появляющихся на улицах после 9 часов вечера, казаки должны были арестовывать. «В случае неподчинения патрулю, - гласил приказ, - казаки имеют право на месте расстреливать неподчиняющихся. За исполнение настоящего приказа казаки будут награждаться медалью святой Анны и денежной суммой в 25 рублей».
И находились люди, которые убивали прохожих, вовсе не думавших о бегстве и сопротивлении. Все из-за ордена и 25 рублей.
Я в то время много и упорно думал: «За что награждают этими красивыми медалями? В чем виноваты прохожие?» И я решил, что должен узнать, действительно ли виноваты в чем-нибудь эти люди. Прежде чем не узнаю, ни одной пули не выпущу из своей винтовки!
В 1907 году я вернулся домой. Проработал станичным инструктором до 1914 года, т.е. до объявления мобилизации.
Завыли, заголосили бабы. Загудел набатно колокол, сзывая станичный сход.
На сходе выступал сам атаман. Каким-то неестественным, истерическим голосом произнес он свою патриотическую речь. И дико звучали слова: «За веру, царя и отечество».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
О фашистких расовых теориях
Воспоминания об Н.А. Островском