Великий человек

- Нет, - ответил Григорий. - Я тетку Аксюшу не видел.

- Ведь это что ж творится! - удивилась мать. - Две девочки летось померли, теперь третья вслед им хворает... Уж не вода ли у нас дурная!

- Вода, - решил сын. - Не вода, а люди... Каждый своим ведром в колхозном колодце воду достает, а дальние приезжают - те конным ведром черпают, а в нашем колхозе дети оттого помирают... Зараза в воду попадает!

Мавра Гавриловна замерла вся от горя.

- Вот кручина-то! Как же нам быть-то? Да разве отучишь, упросишь кого, чтоб со своим ведром не ходил по воду, всякий тебе отрежет, что его ведро и луженое, и чиненое, и чище всех, а наше грязное...

- Не отучишь! - согласился Григорий. Весь вечер он сидел по своему обычаю с книжкой возле лампы и читал, но сам думал о колодце. В учебнике по физике он рассмотрел рисунок деревянного ворота и сообразил, как его надо сделать.

На другой день с утра Григорий начал делать ворот для колодца и к вечеру установил его над срубом, а затем взял цепь и один конец ее укрепил в круглом теле ворота, а другой приклепал к дужке общественной бадьи. Верхнюю поверхность сруба он накрыл деревянной крышкой на петлях.

Когда Григорий уже убирал стружки и мусор от сруба, к нему подошел Василий Ефремович и осмотрел новое деревянное устройство.

- Это ты что ж, товарищ Хромов, всурьез или нарочно строишь?

- Немного лучше будет, дядя Вася, - сказал Хромов. - Вода чище станет, а то у детей животы болеют, и они помирают.

- Эк, тебе забота: дети помирают! - выразился Василий Ефремович. - А то детей у нас дюже мало? Одни помрут, вторые на смену явятся - ишь ты, чем испугал... Да и зачем тому родиться, кто помирает скоро: пускай помирает, его чистой водой от смерти не сбережешь, а и выживет, так все одно он квёлый, маломощный будет - нам таких не нужно! Нам такие нужны, чтобы навозную жижу пили и серчали, как звери, от лишнего здоровья... А это что - вся твоя тут цивилизация - это безвозмездное дело!

Григорий нахмурился и поглядел на Василия Ефремовича:

- Тебе хорошо говорить, ты век свой прожил, а людям неохота помирать в детстве, и матерям их неохота хоронить.

- Это-то хоть так, - поразмыслил конюх. - Я о пользе дела тебе говорил, кто нам нужен, а кто нет.

- А я не о пользе? - сумрачно произнес Григорий Хромов. - Я о жизни, чтоб люди не помирали зря...

- Ну, хлопочи, хлопочи, - согласился Василий Ефремович, - мне какое дело, мое дело в дальней стороне... А твое дело тоже не здесь, твое дело - славу заслужить и высший почет, чтоб вся вселенная картуз сняла перед тобой - вот какое твое дело. А ты тут древесину тешешь, чтоб твоя мамаша, председательница, спасибо тебе сказала. Телок ты дурной: вырос давно, а мать - все тебе начальство! Рванись вперед во всю прелесть жизни!...

Конюх зарычал от исступленного воображения всей прелести жизни и пошел куда-то за околицу, а Григорий озадачился от его речи. Вечером Григорий долго читал книгу о дальних перелетах и об автомобилях, которые ехали по Москве, убранные живыми розами. Он склонил голову на стол и задремал. И ему представилось, что он видит автомобиль с плошками роз, поставленными на подножки, видит людей в этом автомобиле, но не может никак разглядеть и узнать их в лицо, а когда узнал, то закричал от радости и заплакал: в машине сидели, как герои, Гараська и Мишка из их деревни. «Мама, - сказал он матери, - я видел теперь всю славу и силу, они к Сталину в гости поехали, я тоже хочу к нему». Но мать ответила ему тихо: «Не шуми, когда он соскучится по тебе, тогда и позовет, а сейчас - нечего».

Григорий очнулся. Лицо его было покрыто слезами, и сердце дрожало от предчувствия счастья. Но в избе было спокойно и неизменно, как было всегда с самого детства: горела лампа на деревянном выскобленном столе, поскрипывал старый железный флюгер-петух на дымовой трубе над крышей, обеспокоенный полночным ненастным ветром, и мать спала на печи, она не обещала и не говорила сыну ничего. Григорию стало вдруг стыдно своего желания счастья и славы, приснившегося ему, и жалко самого себя, не заслужившего ни славы, ни чести.

Наутро пал первый снег. Григорий запряг в роспуски Сончика и Зорьку и поехал в лесничество, чтобы начать вывозку полагавшегося деревне Минушкино леса, заготовленного еще до полой воды. Добрые лошади теряли в теле по невнимательному уходу за ними Василия Ефремовича, но бежали скоро и покорно, давно втянувшись в привычный труд.

За околицей шли дети и подростки, играя меж собой в снежки. Они шли с книгами, тетрадями и пеналами, неся их в сумках через плечо или подмышкой, и поспешали в школу-семилетку, что была в деревне Шаталовке, в четырех километрах отсюда. Шаталовскую же школу окончил весной и сам Григорий Хромов. Все учащиеся дети каждый день ходили из Минушкино в Шаталовку, а потом оттуда обратно домой. В теплое время это было терпимо, но зимой и в непогоду минушкинские дети студились и уставали, а родители беспокоились о них. Человек пять детей по слабости здоровья и вовсе не ходили в школу. Но что было делать: Минушкино - деревня малая, и учеников в ней немного; район обещал начать строить школу, но не в самые ближние годы, а в прочее будущее время, когда население в Минушкино умножится и подоспеет и со средствами в районе будет свободнее.