Из книги "Павлов"
В этот дом каждый приходит со своей дверной ручкой. Ею можно отпереть любую дверь в этом доме. Одни обитатели его, те, что в белых халатах, носят при себе дверную скобу - отмычку, но тщательно берегут ее от других - от людей в халатах песочного цвета. Да! На этих - то уж никак, ни в чем нельзя положиться! Человек в песочном халате меньше всех других знает, что сделает он в ближайший миг.
Вот он лежит на кровати, неподвижно, закрыв глаза. Вдруг, нелепо взмахнув руками, он вскакивает на ноги, и страшный взрыв злобной ругани обрушивается в пустоту, в воздух. Потом он снова ложится и закрывает глаза. Его сосед забрался на свою койку с ногами, скорчился сидя, так что колени касаются лба, и заткнул пальцами уши. Он сидит так, не шелохнувшись, уж много, много часов...
Время обеда. Человек в простом, грубого полотна белом халате - тот, что неотступно присматривает за этими людьми, ухаживает за ними, поит их и кормит, - подошел к скорчившемуся на кровати и дотронулся до его плеча.
- Обедать будем, - говорит он, называя больного по имени и отчеству.
Тот еще больше съеживается. Санитар настойчиво, но терпеливо побуждает его подняться. Больной отворачивает лицо.
У санитара затекли руки и спина устала поддерживать больного в наклон - санитар распрямляется и отпускает его.
Больной тотчас же валится ничком на кровать и, не отрывая лица от постели, быстро, быстро уползает в дальний угол кровати. Здесь он сворачивается в клубок, словно испуганный еж, и натягивает на затылок воротник халата.
Санитар снова пытается его растормошить.
- Не надо, - говорит ему доктор. - Ничего не выйдет... Подождем еще. А потом, что же делать, придется и этого кормить через зонд.
Они отходят к другим больным. Сколько их! Какая пестрая, дикая и терзающая душу картина!
Вот юноша, стройный, с прекрасным лицом, похожим на лицо Александра Блока, с высокой, плотной, словно спрессованной шапкой кудрей. Уж который час неистово, быстро, так что полы халата развеваются, бегает он из угла в угол и, откинув голову, неподвижно уставясь остекленевшими глазами во что - то, видимое лишь ему одному, бормочет, бормочет, бормочет какие - то непонятные слова.
А этот, возле стены, словно застыл: уж скоро сутки, как стал он здесь, вот в этой же, самой вычурной, противоестественной позе: одна рука ребром ладони лежит на затылке, а другая, с выпрямленным пальцем приставлена ко лбу. Он стоит в одном белье. Санитар неоднократно пытался накинуть на него халат, но халат каждый раз скатывается с плеч и падает на пол. Продеть в рукава руки больного никак нельзя: они как бы закостенели, прижатые к голове.
В противоположном конце палаты, в кресле сидит еще один оцепенелый больной. Между ними как будто нет большой разницы: тот и другой застыли. Но попробуйте у второго поднять руку, завести ее за спину, изогнуть - извороченная рука и час, и два, и три будет сохранять приданное ей положение. Этим забавляются иногда другие больные, если санитар не досмотрит.
Первый неподвижный больной - это каменное изваяние. Второй - восковая фигура...
Но прервем этот затянувшийся обход! Тяжек он даже и для «белых халатов». А они - то уж, кажется, насмотрелись всего и ко всему притерпелись.
Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год созерцают они в этих стенах разрушение, развал, уничтожение самого высшего, самого ценного на земле - человеческой личности, человеческого разума, человеческой речи. Кажется, и один раз достаточно увидать, как женщина в песочном халате хихиканьем и приплясыванием встречает весть о смерти своего мальчика, на которого она там надышаться не могла, ветру дунуть не давала, чтобы понять, до какой глубины может дойти развал.
И что же? Почти до наших дней заботливый уход, уговоры, теплые ванны - «успокаивающие», «укрепляющие» - да насильственное кормление (через резиновую трубку, вводимую в желудок), да усиление надзора при попытках больного к самоубийству - вот, пожалуй, и все, что в течение многих десятилетий могла противопоставить врачебная наука этому страшному развалу.
Чтобы лечить, - нужно знать.
А что известно было врачам - психиатрам о тех поломках, сдвигах, изъянах человеческого сознания, которые им надлежало исправлять?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.