От ножа не отставал микроскоп. Каждый изучаемый мозг - был ли это мозг умершего больного или мозг животного - тончайшими бритвами разделялся на десятки тысяч прозрачных срезов. Каждый мозговой срез тоньше папиросной бумаги. Однако в любой такой пленке глаз, вооруженный микроскопом, мог насчитать мозговых клеток больше, чем мы видим звезд на небе.

Головной мозг, издавна признаваемый за орган мысли, все больше и больше начинает размежевываться в представлении ученых. Оказывается, одни его части по преимуществу видят; другие - слышат; третьи - правят движением; четвертые - речью.

Мозг ложится на карту.

И подобно тому как знаменитые мореходцы, открыватели новых земель, увековечены не только в памяти человечества, но и всеми картами земного шара, точно так же имена целого ряда ученых навсегда запечатлены на всех картах мозга.

И разве профессор Бехтерев удостоен меньшей чести чем Беринг или Челюскин, если у каждого из двух миллиардов людей на земле обязательно есть в мозгу «ядро Бехтерева»?

«Картографией» мозга действительно вправе гордиться человечество как беспримерным подвигом своей испытующей мысли.

Наивысочайшая вершина в развитии жизни на земле, непревзойденной сложности прибор, состоящий - вымолвить страшно! - из пяти миллиардов микроскопических «батарей» нервного тока, из многих миллиардов тончайших проводов, из неисчислимого количества «станций» и «подстанций», - вот что такое головной мозг.

И создать в течение трех - четырех десятилетий всеохватывающие «путеводители» по этому страшному лабиринту - разве это одно не могло наполнить сердца исследователей чувством гордого упоения и твердой веры, что близок час окончательного торжества знаний?!

Да. Но все дальше и дальше отодвигался в будущее этот желанный час. Тяжкое разочарование пришло на смену горделивым надеждам. Мозг был познан. Но это был мертвый мозг. Мозг был познан, но самая работа его, работа цельного, не исковерканного операцией мозга, оставалась все так же, как сотни и тысячи лет назад, скрытой во мраке, недосягаемой под крепкою крышкою черепа.

И не виделось подступа. Но что же тогда можно было сказать о расстройствах этой работы, не познанной в ее нормальном течении?!

И вот скорее другом - надсмотрщиком, а не врачом, не научным наблюдателем сознавал себя психиатр, беспомощно созерцая изо дня в день загадочный, неотвратимый распад человеческой личности.

III

В летний день 1918 года, после обхода больных, директор петроградской психиатрической клиники на Удельной доктор Воскресенский собрал, как всегда, врачей у себя в кабинете. Это была обычная, ежедневная «конференция» больницы.

На этот раз доктор Воскресенский пришел не один: с ним был посторонний. Впрочем, мало кто из коренных петербуржцев не знал в лицо этого сухого, быстрого, с проворными и порывистыми движениями старика. Он прихрамывал, опираясь на трость, и слегка волочил ногу.

- Вот, коллеги, - сказал директор больницы, - Иван Петрович выразил желание познакомиться с клиникой душевных болезней. Специально с этой целью он и поселился на все нынешнее лето поблизости от нас. Я не сомневаюсь, конечно, что каждый из вас сочтет за честь быть Вергилием Ивана Петровича по всем «кругам» нашего «Ада».

Изящная шутка директора была встречена молчанием. Доктор Воскресенский не ожидал этого. Он растерялся.

Как! Ведь это же был сам Павлов, великий русский физиолог, - разве могли врачи не знать этого?! Павлов!...

Но врачи, конечно, знали, что за человек был перед ними. Академик Павлов... Первый из всех русских ученых, увенчанный нобелевской премией за классические работы по пищеварению... «Павловские» фистулы... «Павловский» желудочный сок... Условные слюнные рефлексы у собак. Это, кажется, - его последнее увлечение. Тут, впрочем, говорят, старик хватил через край. Не даром в научных кругах иной раз шутили:

- У нас в Петербурге двое маньяков: академик Кравков помешался на изолированных органах, а Павлов - на условных рефлексах.

Очень бы даже любопытно было узнать: зачем ему понадобилась психиатрическая больница? Но выбрал же время старик! Тут, того и гляди, сам в качестве больного на Удельную попадешь: кругом, страшно подумать, что творится! Не знаешь, будешь ли жив к вечеру. А он: «Специально и на целое лето!» Да и откуда же время взять? Ведь если «прикрепиться» к нему, то каждый день, вероятно, часы и часы потребуются...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.