Рассказ маленького Эльзасца
В это утро я очень запаздывал в школу. Я боялся получить выговор, тем более что господин Хамель предупреждал, что будет спрашивать о причастии, а я как раз этого не знал. На одно мгновение я было решил пропустить уроки и пойти гулять. День был жаркий и ясный. С просеки доносился свист черного дрозда, а на поле Ришпера, за лесопилкой, шло учение пруссаков. Все это прельщало меня больше, чем причастие. Но я устоял против соблазна и пустился бегом в школу.
Пробегая мимо мэрии, я увидел толпу, стоявшую перед решеткой с объявлениями. В течение двух лет отсюда исходили все печальные новости: сообщения о проигранных сражениях, реквизициях, приказы комендатуры, - и я подумал на ходу: «Что еще случилось?»
В это время кузнец Вахтер, читавший со своим учеником объявление, крикнул мне:
- Не торопись так, малыш, ты все равно придешь слишком рано в твою школу.
Мне показалось, что он смеется надо мной.
Запыхавшись, вбежал я в маленький дворик господина Хамеля. Обычно перед началом занятий уже на улице слышался шум: открывались и закрывались парты, повторялись вслух уроки, и притом так громко, что приходилось затыкать руками уши, чтобы понять что - нибудь, раздавался стук об стол большой линейки учителя и его возгласы: «Тише! Внимание!»
Я надеялся в этом шуме незаметно проскочить к своему месту. Но как раз в этот день было, тихо, как в воскресное утро. Я заглянул в окно и увидел, что товарищи мои уже чинно сидят на местах и господин Хамель ходит по классу взад и вперед со своей ужасной железной линейкой. Пришлось открыть дверь и войти в класс среди глубокой тишины.
Представляете вы себе, как я покраснел и как мне было страшно?
Но странно, господин Хамель не казался сердитым. Он сказал мне очень ласково:
- Садись скорей, милый Франц, мы начали урок без тебя.
Перешагнув через скамью, я тотчас же занял свое место за партой. И тут только, придя немного в себя от пережитого волнения, заметил, что наш учитель в зеленом сюртуке, тончайшем плиссированном жабо и черной толковой тюбетейке - костюме,
который он носил только в дни посещения инспектора и раздачи наград. Впрочем, все в классе казалось каким - то необычным и значительным.
Но больше всего удивило меня, что в глубине зала, на партах, которые обычно были пустыми, сидели, как и мы тихо, наши крестьяне: старик Хаузер в своей треуголке, наш бывший мэр, старый почтальон и многие другие. У всех были огорченные лица. Хаузер держал перед собой открытым старый, потрепанный букварь, и на нем лежали его большие очки.
Пока я с удивлением оглядывался кругом, господин Хамель вошел на кафедру и тем же мягким и торжественным голосом, каким он раньше обратился ко мне, сказал:
- Дети, сегодня я даю вам мой последний урок. Из Берлина получен приказ преподавать в школах Эльзас - Лотарингии только немецкий язык. Завтра придет к вам ваш новый учитель. Сегодня последний урок французского. Прошу вас быть внимательнее.
Эти слова потрясли меня: «А... проклятые... Вот о чем они сообщали в мэрии... Последний урок французского языка! Но я почти не умею писать... Значит, я никогда не буду знать моего языка... Примириться с этим?»
Как я пожалел тут о потерянном времени, о том, что пропускал уроки, разоряя птичьи гнезда или катаясь на лодке. Грамматика и священная история - книги, которые всегда нагоняли на меня скуку, - я так не любил носить их с собой - теперь казались мне старыми друзьями, разлука с которыми очень тяжела. И наконец, господин Хамель... Мысль, что он уедет, что я никогда больше не увижу его, заставила меня забыть все наказания и удары его линейки.
Бедный господин Хамель! Это во имя своего последнего урока он надел парадный костюм. Теперь я понял, почему собрались сюда все крестьяне. Они хотели этим показать, что сожалеют, что раньше не приходили сюда чаще. Они, видимо, хотели отблагодарить нашего учителя за его честный сорокалетний труд и этим отдать долг своей униженной родине.
Мои грустные размышления прервал учитель, назвав мою фамилию. Надо было отвечать урок. Чего бы я ни дал, чтобы уметь рассказать об этом злосчастном причастии громко, ясно и без ошибок. Но я запутался с первых же слов и стоял, печально понурив голову.
Господин Хамель сказал мне:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.