Пушкин

По начальным основаниям географии дядя спросил Александра, какая самая заметная река во Франции и точно ли исток Волги так ничтожен, как об этом полагают, а также из какого уезда Тверской губернии она вытекает. Василий Львович помнил эти места по своему пребыванию в Осташковском уезде в бытность его гвардейцем. Он некогда весело провел там летние месяцы.

По арифметике Василий Львович не проверил племянника. Ответ его, что знает до тройного правила, успокоил его. Как и все люди среднего возраста, он не помнил ни одного арифметического правила. Изливающиеся и вновь тщетно наполняемые водоемы, а также торгашеские дележи доходов вызывали в нем отвращение. Кроме того, он продиктовал Александру по-русски и по-французски несколько своих стихов, чтобы посмотреть, силен ли он в грамоте. Александр написал свободно и легко, без приказных крюков и утолщений: перелетало, и почерк был хоть небрежен, но правилен... Зато наделал тьму ошибок против правописания.

Дядя решил, что лучше ему сказаться запоздавшим и явиться к последнему сроку.

В день представления министру Василий Львович встал засветло. Дюжий камердинер ждал его с щипцами, завернул его, как в тогу, в пудермантель и стал завивать. То и дело не хватало розовой воды, духов, одеколона, - несчастные последствия континентальной системы. Наконец, дядя опрыскал жабо, взбил его слегка, так что оно стало еще более воздушным, и, внимательно окинув взглядом племянника, точно в первый раз его видел, велел его причесать. Камердинер дядин был угрюм и неразговорчив. Помолчав, он сказал Александру:

- Вам щипцов не требуется. От натуры все завито, - прошелся щеткой по плечам и обдернул жилет. Александр с любопытством посмотрелся в зеркало, и оба отправились. На пороге дядя вдруг остановил его.

- Александр, - оказал он ему, - главное - не будь мешковат.

Александр, который думал, что он строен и выступает непринужденно, тотчас запнулся. Дядя огорчился.

- В свете, друг мой, походка значит многое, если не все. На тебя смотрят тысячи глаз, твой карьер может открыться и не открыться, а ты проходишь легко и свободно. В противном случае ты пропал.

И кособрюхий Василий Львович легко и свободно прошел в двери.

По дороге он дал еще один совет Александру - не пускать петуха: голос у Александра ломался.

Представление министру длилось один миг, но они с толпою кандидатов, сопровождаемых родными и воспитателями, дожидались министра в его приемной зале добрых два часа: Разумовские поздно спал. Александр был как в тумане: ранний час, длинная зала, множество сверстников поразили его. Дядя познакомил его между тем с каким-то новым товарищем. Новый товарищ тоже, казалось, был смущен и. посмотрев на Александра туманным взглядом, надолго задержал его руку в своей.

Наконец, важный миг наступил: его вызвал чиновник, и он предстал перед министром, едва посмотревшим на него. Потом все смешалось, все спустились вниз, где грузный швейцар с булавою отдал им приветствие, - и судьба его была решена.

Ему казалось, что все заняло десять минут, никак не более, а между тем они опоздали к обеду.

Дядя ворчал. Его задело опоздание министра.

- Свет, друг мой, ни в чем не переменился. Ночь напролет, вероятно, играл, а утром, созвав к себе людей почтенных, спит. Заедем, друг мой, в кондитерскую лавку: мочи нет, как голоден. Хоть стакан молока выпьешь. Все они таковы... Из-за отца его дед твой сидел в крепости. Это у них в крови.

Выпив шоколаду в лавке, дядя поуспокоился.

- Гора с плеч, - сказал он. - Экзамены, полагаю, - пустая форма. Надо тебе написать домой, родителям, что ты принят в лицей.

И в самом деле, экзамен, который он держал двенадцатого августа, длился всего несколько минут: все уже было решено.

Их поодиночке вызывал чиновник в небольшую комнату, где за столом сидели министр и несколько чиновников, по всей вероятности профессора.

Дворец Разумовского на сей раз показался Александру сырым, неоконченным зданием, вовсе не таким великолепным, а он сам - скучным и старым. Чиновник, наглухо застегнутый, несколько раз бесшумно, тенью скользил по комнате и, изгибаясь, что-то говорил топотом на ухо министру, который ничего не отвечал. Он пристально смотрел на отделку своих ногтей и только однажды рассеянно улыбнулся. Александру велели что-то прочесть. Маленький, немолодой уже француз, сидевший за столом спросил с живостью, какого французского поэта знает он лучше всего, и, получив ответ: Вольтера, - улыбнулся.