- Вот тебе, друг мой, сопутники в лицею, - сказал он и, предоставив отроков самим себе, упорхнул.
Они посмотрели друг на друга.
Ломоносов был белокурый, любезный и очень ловкий. Поклон его Василию Львовичу был непринужденный. Он часто улыбался. Гурьев был молчаливее, томный, пухлый. Они с удивлением посмотрели на Александра, а он на них - исподлобья. Они заговорили по-французски, он тоже. Ломоносова, в числе других, переводили в новое учреждение из Московского университетского пансиона, и он говорил о себе я своих товарищах: мы, московские. Он нарочно говорил Гурьеву, с которым был уже ранее знаком, полузагадками:
- Ты помнишь, что я тебе тогда рассказывал о Данзаса?
И оба смеялись.
Гурьев опросил Александра, кто его рекомендовал в лицей.
Александр немного смутился. Он понимал и значение своего визита к Дмитриеву и все, что дядя говорил ему о Голицыне и Разумовском, но он решительно не знал, кто же, наконец, ему покровительствует, и старался об этом не думать. Отцовская гордость в нем заговорила.
- Никто, - сказал он.
Оба удивились и вдруг замолчали.
- А за меня великий князь Константин, - сказал Гурьев, - он мой крестный.
Они вдруг стали прыгать через стулья, погнались друг за другом, не замечая его. Потом быстро простились и ушли.
Александр воображал другими своих новых товарищей. Ему вдруг стало жаль тех унылых послушников в монастырских одеждах, среди которых он готовился воспитываться у иезуитов. Холод, равнодушие, быстрота новых товарищей смутили его. Он чувствовал себя втайне обиженным, хотя его никто не обижал.
Лето неприметно кончалось. Уже зелень в Летнем саду стала скучной и пыльной. Вялые желтые листья кое-где виднелись. Наступал август. Александр был избран кандидатом в лицей и должен был подвергнуться испытанию.
Но сначала надо было представиться министру.
Василий Львович, сидя за чашкой шоколада, захотел проверить познания племянника. Грамматическое познание русского языка и логику спрашивал он по сочинениям Шишкова.
- То же ли самое, друг мой, меч и мяч? - спросил он.
Александр изумился. Он прекрасно знал, что такое мяч. Дядя был доволен его ответом.
- Очень хорошо. А вот Шишков, друг мой, полагает их во всем одинаковыми: оба от глагола мечу, метать, поелику употребление их состоит в сем действии.
- А что, друг мой, ты имеешь сказать об общих свойствах тел? - спросил дядя, с удивлением глядя в бумажку с перечнем предметов.
Ответ племянника удовлетворил его краткостью и точностью. Тела были твердые, текучие и газообразные. Василий Львович убедился с удивлением, что влагал совсем иной, неуместный смысл в понятие «свойства тел».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.