По рекомендации Комиссии государственных академических театров, которая приняла участие в судьбе молодого актера, я попал в Художественный театр. И, как мне показалось, пришелся не очень-то ко двору. Позже я узнал, что часть труппы считала, будто меня прислали еще и как «актера новой формации»; к тому же приняли меня без соответствующего экзамена, поэтому столь громкая рекомендация и легкое «внедрение» определенным образом повлияли на мнение коллектива. Одевался я в то время необыкновенно красочно, что отражало мои юные настроения и красочность быта литераторов, художников и актеров в первые годы революции. И когда я пришел представиться Немировичу-Данченко в бордовой блузе и с тросточкой «под Маяковского» (я и походку сработал под него, хотя сам ниже среднего роста), то, конечно же, вызвал его удивление. Так что и внешне я, как говорят, не показался.

Правда, я и сам был, теперь, уже понимаю, не безгрешен в отношении к Художественному театру: считал, что представляю более яркую, свежую и совершенную школу, не проявлял должного терпения в ожидании ролей. Ожидание это тянулось больше месяца, и я мучил и терзал свое самолюбие: «Вот, мол, застопорился, ходу нет», – не ведая, что в Художественном театре даже большие артисты терпеливо ждут и дольше. «Если бы молодость знала...» Так или иначе – юная энергия моя требовала выхода, и, аккуратно посещая Художественный, я начал репетировать роль Менго в «Фуэнте Овехуна» в Вольном театре.

И вот однажды мы в шубах, шинелях собрались в холодном зрительном зале. На сцене появился Мейерхольд. Говорил он достаточно просто, но с известным подъемом, присущим тому времени. Вид его, несмотря на кажущуюся простоту, был также несколько театрален: небрежно надетая шинель, обмотки и башмаки, кепка с приподнятым верхом и значком с портретом Ленина. Глуховатым голосом он призывал нас нести искусство народу, создавать театр, созвучный Великой Октябрьской революции. Я только позднее понял, что в еле уловимой противоречивости моего первого впечатления от Мейерхольда как бы заключалось «зерно» будущих моих раздумий над противоречиями его творческой личности, его искусства.

Через несколько дней мы узнали, что Мейерхольд хочет вести творческую работу в Вольном театре. Маяковский собирался писать для нашего театра. Он был моим любимым поэтом. Через него я стал понимать революцию.

В это же время в Художественном театре я получил роль «сидящего на заборе» в «На дне» Горького. Пришло время выбирать. И, к ужасу моей матери и многих знакомых, я выбрал театр, где появился Мейерхольд.

Всеволод Эмильевич переименовал «Вольный театр» в «Театр РСФСР I» и стал ориентироваться главным образом на молодежь. В спектакле «Зори», увидев «абстрактное» нагромождение кубов в макете декораций к спектаклю, я решил тоже играть в «футуристическом» стиле: во время монолога срывать с себя по частям маску и бросать ее в публику. Я думал поразить Мейерхольда своей находкой. Но Мейерхольд сказал:

– Товарищ Ильинский! Все мизансцены у меня скупые. Я прошу вас встать у куба с раскинутыми руками. Вот так и выпаливайте ваш монолог!

«Мистерия-Буфф» была первой советской пьесой, поставленной на театральной сцене. Репетиции начались не в театре, а в саду «Аквариум». Снег только что стаял, все мы были без шапок и пальто. Маяковский узнал меня и вспомнил, как я просил его написать куплеты для меня к оперетте «Гейша».

– Вот нам и суждено все же встретиться, – сказал Маяковский. – Теперь уж как следует поработаем. Мейерхольд нам поможет.

И вскоре в роли немца я наизусть жарю монолог с акцентом. Я счастлив, что монолог получается, что мне радостно улыбаются и любимый поэт и начинающий становиться любимым «Мастер». «Мастером» мы называли Мейерхольда.

– Ильинский хорош! – зычно говорит Маяковский Мейерхольду.

Даже Ярон, специально приглашенный на роль «меньшевика», не может сразу затмить меня. А роль «меньшевика» великолепна. Как бы мне хотелось ее играть!

И вдруг перед самой премьерой Мейерхольд подзывает меня к режиссерскому столику, за которым он сидит рядом с Маяковским.,

– Ильинский, вы будете играть «меньшевика», – сразу огорошил меня Маяковский.

– А что?! – громыхает Маяковский. – Вы трусите, что ли? Но вы и немца будете играть тоже. Обязательно, Всеволод, немца только он должен играть. А продолжать роль немца будет другой актер.

– Конечно, – подтвердил Мейерхольд. – Мы для вас за кулисами поставим трех одевалыциков и гримера. В двадцать секунд вы станете «меньшевиком» и первые слова начнете говорить за кулисами.

На следующий день Маяковский принес мне подарок в виде вставки в роль: «Кому бублик, кому дырка от бублика, – это и есть демократическая республика».

Лихорадочно перевоплощаясь за кулисами из «немца» в «соглашателя», хватая в последний момент зонтик у реквизитора, я как бы из одной роли на ходу въезжал в другую, озадачивая театралов, которые были уверены, что в программу закралась ошибка.

Нетрудно догадаться, что эта роль стала для меня этапной. Я получил признание театральной Москвы, сыграв по-настоящему живого, современного человека с помощью Мейерхольда, режиссера-«формалиста».

Само собой разумеется, что больше всего своим успехом я был обязан самому факту участия в первом спектакле Маяковского-драматурга.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.