Последняя ночь в ольховом шалашике, весеннее половодье смоет мое сооружение без следа.

Но летом я построю новый шалаш. На этом же месте.

Родное

...Птичик. самый малый, сел на вершинный палец самой высокой ели. и. видно, он там недаром сел. тоже славил зарю: клюв его маленький раскрывался. но песня не достигает земли. и по всему виду птички можно было понять: дело ее – славить, а не в том. чтобы песня достигала земли и славила птичку.

Михаил Пришвин. «Незабудки»

– Редко мы бываем в родных местах, среди заповедных, тайных уголков своих, памятных маленькими открытиями. И зарастают в ожидании тропинки и поляны, мелеют ручьи, просто от старости мелеют, зарастают ольхою, ивняком частым да травой неведомой. Иной раз чуть ли не годами собираешься посетить безвестную речку, где и был-то всего один день, или деревню, приглянувшуюся добрыми людьми и ясной красой округи. А ведь это все родное, любимое: и малого ручья слепящий блеск, и тенистый от нависших скальных берегов простор плеса реки, и многое другое, потаенное, пока не увиденное тобою. И с каждым годом все острее чувствуешь, как необходимы тебе эти посещения, и еще желаннее становятся ничем не приметные чужому взгляду черты твоего леса, твоего окна в природу.

Отчетливо, до мелочей драгоценных, вспоминается: недвижная вода сонного плеса с куликом на песчаном островке: тропа среди ольшаника и березняка, каждым изгибом своим обещающая новое и не обманывающая никогда: тающий, прозрачный и как бы спешащий вдоль реки утренний туман. всплеск жереха и особенная тишина после; стогов содружество на прибрежной луговине полный тайн ельный мрак на том берегу – и невыносимое желание переплыть туда в густой утренней воде, походить покосами и в неизвестном лесу. Даже сырой галечник, на котором стоял босой с рябиновой удочкой в руке, явственно ощутишь ступнями. вовсе забывшими прикосновение земли. А как хороши для беготни и хождения босиком после грозы продолговатые лужи на полянах и дорогах вдоль опушки – теплые, чистейшие, с нежным ласкающим травяным покровом на дне: ступишь на голый бугорок – между пальцев, щекоча и завиваясь, вылезают глинистые полоски.

Вот перебираешь в своей памяти какие-то странные, казалось бы, пустяки, и до забвения всего, до повторяющихся призывных снов, которыми живешь потом не один день, хочется повторить все снова, выкрасть хочется у прошлого хоть маленькую частицу действительности, и уже ускоряется жизнь, вся в праздничном ожидании, и удача в I работе не покидает.

Побываешь в родных местах, и долго думается, что посчастливилось приметить нечто новое, которое ни ты раньше, ни другие, бывшие здесь до тебя, не увидели – не открылось им.

Слово «лес» на меня действует магически.

Лес, лес, лес... Я могу заворожить этим словом сам себя. При одной только мысли о нем в воображении возникает цветной бесконечный фильм, и там в замедленном беспорядке, в прекрасном гармоническом беспорядке чередуются все времена года и бесконечные вариации и сочетания деревьев, кустарников, ручьев и дорог...

Моя память не хранит ясных картин грандиозных гор или моря, чужды мнё и вызывают особую иррациональную скуку одиночества и заброшенности однообразные пространства большой воды, пряная красота юга кажется мне чрезмерной и не имеющей подобия в мире души человеческой, – грандиозное не пускает внутрь себя, оно высокомерно и отстранение Можно ли вообразить человека, объятого теплым и простым восторгом жизни, затерянного среди кремнистой пустыни под гробовым куполом ночи? Звезда говорит со звездою, а не с ним, сирым, и не ему внемлет пустыня, ему она угрожает.

Я люблю лес.

Я люблю лес, но мало знаю его. И, пожалуй, с трудом расскажу о свойствах вон той травы или повадках вот этой птицы; наверно, не вспомню, как именуется большинство растений и насекомых, не считая, конечно, всем известных. Но мне это незнание кажется неважным, да и в самом деле – оно легко поправ:

Всякий раз меня поражает другое: я себя чувствую в лесу иным.

Видимо, есть чувство поля, чувство реки, площади, базара и стадиона, но вот чувство леса – особенно родственное. Испытывал множество раз: выйдешь на опушку – и уже все другое в душе, и невозможно вспомнить, какой ты был минуту назад, о чем думал, пока был в лесу; шагнешь с опушки обратно – и снова какое-то колдовство, желанная ворожба... И оказывается – не в мыслях дело, их-то как раз нужно вызывать усилием.

Замечал еще, что по какой бы дороге ни шел, стоит оказаться в лесу или вблизи рощи, и вот уже двигаешься медленно, медленнее, чем в поле, и тянет свернуть с тропы, – может быть, так же тянуло моего предка в потаенную спасительную глушь, но мне-то теперь от кого спасаться? Может быть, красота желанная там, в чаще? Но только человеческое лицо обладает подлинной красотой. Так что же? Покой, согласие? Но трезвое размышление с грустью отвергает и это. Так почему же не устаешь всматриваться в зеленую глубину, вслушиваться, трогать и ласкать цветы и листья?..

Легкий доброжелательный укор есть в облике леса и спокойном призывном шуме его – словно покинутые мать и любимая в одном образе зовут вернуться.

Не изменился мой лес за год. Да и как увидишь, что прибавила сосна еще одно годовое кольцо, может быть, сотое. Лес изменится, если ты не придешь к нему долго, но все равно будет легко узнаваем, как человек, близкий когда-то.

Не задержится взгляд с досадой и болью на ненужном, некрасивом или жестоком, не старение здесь, но обновление. И немолчный шум векового бора навеет несвязные размышления о давнем, прожитом навсегда, о самом добром и дорогом – мудрость красоты и жизни почувствуешь освеженной душой, убавится в сердце суеты и гордыни.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.