Среди белых дикарей

И снова – Виндхук...

Прибывая сюда из Иоганнесбурга самолетом, думаешь, будто тебя перебросили из одной части света в противоположную. От бетона роскошных резиденций концернов – к деревянным стенам лавчонок.

«Здесь спокойнее, чем где бы то ни было, не находите? – благодушно обращается ко мне дородный швейцарец в ресторанчике «Венский лес» на Кай-зерштрассе. – А я то и дело получаю с родины письма: не боюсь ли гражданской войны?»

Он произносит это и отхлебывает пиво из кружки. Мое возражение, что война все же может начаться, вызывает смех расположившегося рядом ресторанного повара, темноволосого австрийца из окрестностей Зальцбурга: «Дикарям надо поостеречься. Белые готовы к самому худшему. Они палят во все, что черного цвета, уж можешь мне поверить».

За столами «Венского леса» много таких жителей Юго-Запада – переселенцев, которые только в последние годы прибыли в порабощенную расистами страну. Среди них немало уголовников, место которых на родине было бы за решеткой. Здесь же они могут изображать из себя сверхчеловеков. Они готовы защищать этот свой статус с оружием в руках.

Немецкая евангелическая церковь – одно из главных зданий колониального Виндхука, такая же его примета, как и статуя всадника на плоском склепе по ту сторону улицы. Внутри всю правую стену занимает бронзовая доска. На ней высечены имена немцев, которые в колониальные времена умерли не своей смертью: «павшие» из кайзеровских колониальных войск и фермерских семей, нашедшие смерть в кровавых столкновениях с местными племенами. Сотни имен, одно за другим, и оттого кажется, что их ужасающе много. Однако же число их ничтожно в сравнении с сотнями тысяч туземцев, уничтоженных колонизаторами.

Эра германского колониального господства в Юго-Западной Африке закончилась в 1919 году. Однако по сей день немецкие землевладельцы и их потомки цепляются за «свое», выгребая из каменистой земли Намибии уран, алмазы, золото, серебро, медь.

Здесь, под палящим солнцем Африки, белые дикари в белых смокингах обрекли на неволю целый народ, подвергая его бесчеловечной эксплуатации. Черных рудокопов содержат как пленников. Оторванных от семей, их днем запирают в штольнях, где приходится гнуть спину при более чем 50 градусах жары, а по ночам – в обнесенных колючей проволокой лагерях; нельзя выйти после наступления темноты, свободного времени нет. Это настоящие концлагеря. Получающие жалкие гроши черные ближе всего к той идеальной модели рабочего, которую желает видеть капиталист.

Пастор Мане, разъездной секретарь евангелическо-лютеранской церкви овамбо-каванго, один из черных священников, приглашает меня к себе домой.

«А где вы живете?» – спрашиваю я. Он непонимающе глядит на меня:

«В Катутуре – где же еще?» «Катутура? А что это?» Пастор смеется: «Катутура – это Виндхук черных!»

И вот город остался позади. Мы проезжаем по Джон-Майнертштрассе мимо последних вилл Виндхука, потом вдоль неприглядной пустынной местности. Постепенно за холмами становятся видны дома – низкие, примитивные строения. Бараки. Этот стиль мне уже знаком. Соуэто – как две капли воды!

Однажды поутру я выхожу на Кайзерштрассе и убеждаюсь, что кругом ни души. И это в среду, в 9 часов! Двигаясь дальше, замечаю, что все магазины закрыты. На углу Герингштрассе наталкиваюсь наконец на молодого солдата. Праздник, объясняет он мне. Какой, он и сам не знает. Я сворачиваю на улицу, параллельную Кайзерштрассе, и останавливаюсь у редакции «Альгемайне цайтунг». В витрине вывешен вчерашний номер. В одном из объявлений сообщается, что 31 мая, в день национального праздника, в 12 часов перед дворцом будут произведены орудийные залпы, и население сердечно приглашают поприсутствовать на представлении.

31 мая 1961 года в Южной Африке была провозглашена республика. Знаменательное событие отмечают каждый год ив оккупированной Намибии. Это обстоятельство представляется еще большей бесцеремонностью, если иметь в виду, что в тот же самый день Генеральная Ассамблея ООН потребовала вывода южноафриканских войск из страны и провозгласила право народов Намибии на самоопределение.

Около одиннадцати отправляюсь к «чернильному дворцу». Здание, бывшее ранее резиденцией правительства, обязано своим титулом преобладанию Синей краски. Этот надменный дворец царственно возвышается на холме над городом.

С сентября 1977 года здание пустует. На Юго-Западе больше нет правительства. Посланник расистского режима ЮАР сидит в том же отеле, где живу я, и называет себя «генеральным администратором». Он – все в одном лице: глава правительства, кабинет министров, парламент, верховный судья и так далее. Собственно, он даже сам себе народ, ибо этот противозаконно пребывающий в стране представитель иоганнесбургских расистов признан лишь немногими.

Представление, объявленное «Альгемайне цайтунг», выглядит убого. Дюжина молодых солдат дает 17 залпов. Дула двух орудий направлены на город. Безмятежный Виндхук сотрясается от громовых раскатов, над улицами, прилегающими к «чернильному дворцу», стелется сернистый дым. Позади орудий стоя и сидя расположились сотни зрителей-белых. Через десять минут все кончено. Раздаются аплодисменты.

Вечером того же дня я заглядываю в дискотеку на 16-м этаже отеля. Отзвуки унылого праздника.

Самый рьяный танцор в тот вечер – неловкий, широкоплечий субъект, которому, похоже, где-то под шестьдесят. Он приглашает женщин одну за другой, стоит перед ними, широко расставив ноги, подавшись верхней частью тела назад, и, покачиваясь, старается попасть в такт. При этом руки его вытянуты вперед, как будто он держится за руль. Ближе к закрытию он раскачивается на площадке совершенно один. Он все решительнее мотает головой туда-сюда, будто желая демонстративно заявить, что вовсе и не думает прекратить это свое занятие. Наконец, около двух часов ночи диск-жокей выключает освещение площадки и закрывает проигрыватель прозрачной крышкой – все!

Я как раз собираюсь уйти, когда бравый танцор подходит ко мне, что-то бормоча. Поначалу до меня не доходит, что он говорит, я разбираю только, что это по-английски. Постепенно «прорезывается» смысл: он фермер с детских лет, человек старых бурских кровей. Он невнятно повествует о подвигах пионеров одного с ним поколения, о том, как он боролся со всеми каверзами природы, о суровой жизни и об ответственности. Да-да! Потому что он и его немецкие собратья создали эту страну, где царили лишь хаос и безразличие.