Среди белых дикарей

«В Соуэто около 250 школ, – говорит патер Паульсен. – Но не все родители отправляют своих детей учиться. Обязательное школьное образование для черных еще не введено. Посещение уроков стоит денег, и учебники родители покупают сами. Не у каждого есть средства для этого...»

Поодаль, на каменистой площадке около дороги, – группа молодых мужчин. Один из них машет нам, приглашая приблизиться. Патер останавливается, опускает стекло и беседует с человеком лет 35. Впрочем, разговор совсем короткий. Паульсен вновь заводит мотор. Отъезжая, говорит: «Жаль патера Иоханнеса. Он тоже священник, но вот во время учебы в Риме слишком уж потянулся к коммунизму».

Патер Паульсен живет в нескольких километрах к северу от Соуэто в предместье под громким названием Флорида. Здесь, в двух минутах езды от Соуэто, создается впечатление, будто находишься в другой стране. Вдоль тенистых аллей раскинулись чистенькие виллы, маленькое озеро в центре местечка окружено пальмами. Господствующий цвет – зеленый, не так, как по ту сторону холма, где грязно-серый цвет домов и улиц окрашивает убогие будни.

«Я живу с женой и тремя детьми в одном из этих домов», – говорит мне по пути в Соуэто Антонио, черный водитель такси. Мы направляемся в запретный город. Моя цель – разыскать того, «левого», священника.

В Соуэто немудрено заплутаться. Улицы, дома, пустыри там и сям – все выглядит одинаково. Ни одного шанса разыскать кого-либо. Антонио тормозит у белого оштукатуренного здания. Перед нами – первая «достопримечательность», на осмотре которой настоял Антонио: единственный кинотеатр в городе с миллионным населением. «Вы можете спокойно выйти и пофотографировать. Здесь вам никто ничего не сделает», – подбадривает он меня. Меня, однако, интересует не этот кинотеатр, а возвышающиеся метрах в тридцати руины сооружения, напоминающего спортзал. «Это был театрально-концертный зал, – поясняет Антонио. – Его подожгли во время беспорядков 76-го года».

Мы подъезжаем к площадке, которая на первый взгляд ничем не отличается от прочих незастроенных пустырей между уходящими в бесконечность поселками, которые – вместе взятые – составляют Соуэто. Однако этот пустырь задуман как парк. «Многие жители Соуэто приезжают сюда в выходные дни на пикник»,; – сообщает Антонио. На краю участка возвышается гигантская раковина, что она означает, Антонио неизвестно. Он выходит из машины и наводит справки у стоящих перед громадиной ребят. «Здесь проходит обряд бракосочетания», – узнает он.

Свадьба – одно из немногих событий, что на короткие часы украшают жизнь людей в этом безотрадном гетто. Это понимает и Оппенгеймер, один из крупнейших капиталистов Южной Африки, который воздвиг в Иоганнесбурге огромные офисы, увековечив таким образом свое могущество. Здесь, в Соуэто, он задумал порадовать жителей и заложил на краю запретного города крошечную национальную деревушку – такую, какой она, по его представлениям, должна была выглядеть раньше. Считается, что это место надо посещать в медовый месяц. Два пестро раскрашенных круглых каменных домика и несколько вырезанных из дерева тотемов перед ними призваны напоминать молодым парам о прошлом черной расы и одновременно являться для них назиданием: они, мол, живут в более привилегированных условиях, нежели их предки.

О том, как здесь, в Соуэто, ведется борьба за свободу и человеческие права спустя три года после резни, учиненной правительством, мог бы рассказать тот священник, которого мы, увы, пока не нашли. Однако я не отчаиваюсь и прошу Антонио объехать окрестности церкви Реджина Мунди – может быть, нам все-таки повезет.

И впрямь – на том же месте, что и вчера, стоит патер Иоханнес и, как вчера, беседует с молодыми людьми.

Улыбаясь, он протягивает мне руку:

«Это ведь вы вчера заезжали сюда с патером Паульсеном, не так ли?» Мы отходим на несколько метров в сторону, чтобы иметь возможность поговорить без помех.

«Вы священник в этих краях?» «Я работаю с молодежью. Дважды в неделю даю уроки ребятам, которые не ходят в школу. Стараюсь делать это так, чтобы мои занятия были альтернативой тому, чему учат в официальной школе, – там детей воспитывают в духе расистской политики правительства».

Ученикам патера Иоханнеса от 13 до 21 года. «Я знаю еще одного священника здесь неподалеку, он делает то же, что и я. Это одна из форм сопротивления варварской системе. Я придаю большое значение формированию политического сознания, поскольку оно направляет в верное русло чисто эмоциональную ненависть к режиму. В конце концов врага надо знать, коль хочешь разбить его». «Не подвергает-

ся ли ваша «альтернативная школа» преследованиям?» – интересуюсь я. «Конечно, – тихо отвечает он. – Чуть ли не на каждый мой урок вторгаются полицейские – под предлогом, что ищут преступников. Правда, им всегда приходится убраться несолоно хлебавши. Против меня они не могут ничего предпринять. Я работаю в церковных помещениях. До сих пор правительство все же не решается штурмовать храмы божьи»

Патер Иоханнес уверен, что такое положение не сегодня-завтра может измениться – если режим сочтет церкви частью широкого движения сопротивления. Высшие духовные лица – католики и протестанты – все чаще и чаще выступают против апартеида.

«Расистская система держится на апартеиде и падет с ним, – продолжает мой собеседник. – Черные, цветные и прочие так называемые «небелые» – это классы, которые должно эксплуатировать. Такое мнение всячески подогревают прежде всего среди белых рабочих, которых таким образом пытаются убедить, что для них отпадает необходимость классовой борьбы. Слоняющийся без дела белый ценится в этой стране выше, нежели самый квалифицированный «цветной».

Задаю последний вопрос:

«Сколько, по вашему мнению, сможет еще продержаться расистский режим?»

Он задумчиво смотрит на меня:

«Этого не скажешь с полной определенностью. Может пройти еще несколько лет, пока систему свергнут. Важно, чтобы каждый нашел свое место в борьбе. Нам всем тут нечего терять».