– Но его изучение утверждено наркоматом, – вконец растерявшись, воскликнула Мария Ивановна. Она была молоденькая выпускница университета и втайне гордилась своим берлинским произношением.

– Утверждалось до войны, – парировал Миша Кац, наш отличник. Теряя терпение, Мария Ивановна обратилась к Шивочкиной, послушной и застенчивой девочке:

– Почему у тебя не открыта тетрадь?

– Я со всеми, – прошептала Шивочкина и, потупясь, покраснела.

– Значит, вы всерьез... – протянула Мария Ивановна, и все отметили, что она не знает, как ей поступить. Ведь лично с нею мы жили дружно.

– Но это язык Гете и Шиллера! – не сдалась Мария Ивановна.

– Но это и язык наводчика дальнобойной пушки! – закричал Семенов, и Мария Ивановна не одернула его: она знала, что в прошлом месяце его младший братишка погиб во время обстрела.

Она взяла себя в руки.

– Сообразите: немецкий язык – это и оружие борьбы с фашизмом. Здесь даже Шивочкина улыбнулась: больно нелепы показались слова Марии Ивановны. Мария Ивановна, не замечая улыбок, продолжала:

– А вы знаете, что такое контрпропаганда? Почему я к вам на уроки опаздываю? Да потому, что я бегу к вам из Радиокомитета, где веду беседы на немецком языке для населения Германии. Разъясняю им сущность фашизма. А еще есть радиоустановка прямо у передовой...

– Что-то в Кельне и Мюнхене после таких бесед не вспыхивают восстания, – строго рассудил Миша Кац.

– Не вспыхивают, – согласилась Мария Ивановна, – но ведь у тех, кто нас услышит, может, и забрезжит в уме что-то...

– «Забрезжит»! – даже присвистнул Семенов. – Их бить надо! С меня и «хенде хох!» хватит.

– А по этой контрпропаганде и песни наши передают? – неожиданно спросила Шивочкина.

Мария Ивановна стала объяснять, что слушать такие передачи в Германии – это уже подвиг, фашисты без пощады расстреливают тех, кто ловит наши передачи.

Но мы угрюмо молчали, и Мария Ивановна поняла, что урок продолжать бесполезно.

– На сегодня достаточно и вам и мне. Займитесь спокойно своими делами. Завтра у нас сдвоенные уроки.

– Ну, что? – спросил Семенов после ухода Марии Ивановны.

– Неубедительно, – констатировал Обольянинов, – у нас есть свое мнение и свой довод. Мы не дети. Cest la vie, – добавил он по-французски, который изучал самостоятельно.

На следующий день Мария Ивановна вошла в класс, но пальто не сняла.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.